Темный рыцарь - Трейси Лоррейн

class="p">Возможно, они наконец-то дали нам какую-то свежую информацию, но это все еще было далеко не так много, как мы знали, что они скрываются.

Только папа остался посмотреть все мое шоу, и он поднимает усталые глаза от экрана своего ноутбука.

— Ты закончил, мальчик?

Он даже не бледнеет от количества крови, покрывающей меня. Но тогда, почему он должен? Это была его жизнь дольше, чем моя. И он был рядом со мной, наблюдая, как я творю свою магию, больше раз, чем я могу сосчитать, с тех пор как он впервые поставил меня перед одним из наших врагов, когда мне было… может быть, одиннадцать, и сказал мне сделать все возможное, чтобы заставить его заговорить.

Я сделал.

Это был первый раз в моей жизни, когда папа посмотрел на меня без презрения и разочарования.

— Ты не был в школе на этой неделе, — говорит он, когда я не отвечаю, как будто я не в курсе этого факта.

— Я был занят.

— Это не было нашей сделкой.

— Мы собираемся начать войну с гребаными итальянцами.

Мои слова не производят того эффекта, на который я надеялся, когда он откидывается на спинку стула и складывает руки на груди.

— Неудача не была частью нашей сделки, Деймон. Если ты потерпишь неудачу, то в сентябре вернешься туда на полный рабочий день, как и должен был сделать с самого начала.

— Это чушь собачья, — выплевываю я. — Мне не нужны гребаные пятерки для этого дерьма. — Я выбрасываю руку назад в направлении двух вырубившихся и одного мертвого парня позади меня.

— Прямо сейчас, может быть, и нет. Но у тебя блестящее будущее в этой Семье, мальчик.

— Это забавно, — усмехаюсь я. — В течение многих лет ты, казалось, верил, что я бесполезен. Никчемный.

— Твои навыки просто нужно было использовать. Но это не значит, что ты не добьешься успеха в Найтс-Ридж.

— Неважно, — бормочу я, устремляясь к двери.

— Я здесь не шучу, Николас.

Мои шаги замедляются, весь воздух вырывается из моих легких, когда имя, которое я презираю, срываясь с его губ, гремит у меня в голове.

Всего одно его слово заставляет меня почувствовать себя тем молодым, бесполезным ребенком, в котором он меня обвинял.

Впитывая немного силы — силы, которой этот маленький мальчик никогда не обладал, — я высоко поднимаю голову и ухожу от него.

Мое сердце колотится в груди, руки дрожат, когда я возвращаюсь к машине.

Мы здесь у черта на куличках, и мне нечего слышать, кроме моих собственных демонов и неуверенности.

У меня нет ни единого шанса сдать экзамены. Я едва продержался прошлый год, но в этом году я чаще отсутствовал, чем нет, несмотря на папины насмешки и протесты. На данный момент невозможно что-либо большее, чем провал.

— Черт, — шиплю я, опускаясь на водительское сиденье и откидывая голову назад.

Моя голова раскалывается, глаза горят от желания уснуть, которое, я знаю, никогда не придет, и мои мышцы болят от того, что я так сильно избивал этих пезд.

Есть только одна вещь, которая облегчает все это, и прежде чем я понимаю, что делаю, я завожу машину и направляюсь обратно в город.

К моему ангелу.

Мои намерения были чисты. Что ж, настолько чисты, насколько когда-либо были мои гребаные намерения, когда дело касалось Калли.

Я собирался проскользнуть внутрь, удовлетворить свою потребность в ней, наблюдая, как она спит, как я делал бесчисленное количество раз до этого с тех пор, как она переехала сюда. Черт возьми, мне это даже удавалось, когда она жила наверху и мы приходили потусоваться с Нико. Они никогда не замечали ни одного раза, когда я ускользал, когда они отвлекались, или находил предлог, чтобы пойти в главный дом, потому что сама мысль о том, что между мной и Калли что-то происходило, сама мысль о том, что она могла бы мне понравиться, была абсурдной. Если бы это был кто-то другой, то Нико, вероятно, допросил бы их, обвинил в том, что они делают то, чего не должны. Но это я. И я, кажется, не подвергаюсь такому же допросу. Я не должен возражать. Но это просто еще одно суровое напоминание о том, что я не был одним из них. Возможно, меня и приглашали на вечеринки, но на самом деле я не был частью их группы.

Я задерживаю дыхание, прежде чем прижать руку к сканеру. От щелчка замка у меня в животе завязывается узел. В глубине души я беспокоился, что она могла попросить кого-нибудь изменить разрешения после прошлой ночи. Я не могу сдержать ухмылку, которая кривит мои губы. Она хотела, чтобы я вернулся. Она практически умоляет меня.

Мой член набухает, когда я открываю дверь. Ее сладкий аромат окутывает меня, и этого почти достаточно, чтобы выветрить из моего носа зловоние смерти последних нескольких часов.

Уханье совы на деревьях обрывается, когда я закрываю за собой дверь, и его заменяет только тихий храп Калли.

Когда я ехал сюда, страх был очень реальным, что она будет не одна. Мысль о том, чтобы проскользнуть внутрь и обнаружить ее в постели с Алексом, заставила мою кровь заледенеть. Но одна быстрая проверка всех трекеров, и я понял, что она была одна.

Я молча пересекаю комнату, пока не оказываюсь прямо над ней. Она натянула одеяло до самой шеи, так что я не могу видеть, во что она одета, но со временем я узнал, в чем она больше всего любит спать, и я бы поставил деньги на то, что она будет в майке и трусиках под этими дразнящими простынями.

Мои зубы впиваются в нижнюю губу, когда я наблюдаю за ней, мои пальцы дергаются, чтобы дотянуться до нее, почувствовать ее мягкую, теплую кожу под моими грубыми, покрытыми кровью пальцами.

Глубоко внутри меня горит огонь от потребности пометить ее, запачкать, увидеть, как она окрашивается в красный цвет наших врагов.

В моей груди вырывается глубокое, голодное рычание, и я сокращаю пространство между нами, моя потребность берет верх над несколькими рациональными мыслями, которые у меня могут возникнуть, когда речь заходит о моем ангеле.

Я срываю покрывало с ее тела, мои глаза наслаждаются дюймами обнаженной кожи, когда она стонет во сне, потянувшись за потерянным покрывалом.

Я набрасываюсь на нее, прежде чем у нее появляется шанс проснуться, зажимаю ей рот рукой и прижимаю ее тело к матрасу, обхватив бедрами ее талию.

Она бьется подо мной, ее глаза распахиваются, а из горла вырывается крик, который заглушает моя рука.

Чистая ненависть сочится из ее глаз, когда она в ужасе смотрит на меня, но под этим невозможно не заметить желание, с которым она так старается