Обнаженные статуи, толстые гладиаторы и боевые слоны. Необычные истории о жизни в Древней Греции и Риме - Гарретт Райан

способствовало появлению могущественных германских вождей. Могучие легионы на рейнской и дунайской границах медленно наживали врагов, которых должны были уничтожать[559].

Почему же римляне не завоевали Ирландию? На этот вопрос можно ответить встречным: какие у них могли быть причины это сделать? Для императоров присоединение новой территории имело смысл, только если она представляла законную угрозу имперской безопасности, обещала приносить большой налогооблагаемый доход и/или могла обеспечить солидный престиж с минимальными военными издержками. Ирландия не соответствовала ни одному из указанных критериев.

По всем признакам место считалось непривлекательным. Погода холодная и штормовая. Трава хотя и сочная, но, по слухам, обладала прискорбным свойством нарушать пищеварение крупного скота. Местные жители слыли обжорами, каннибалами, да еще и вступали в кровосмесительные связи. Из плюсов – отсутствие змей[560][561].

В конце I века один амбициозный правитель в Британии некоторое время раздумывал о завоевании Ирландии. Он расспрашивал местных купцов о гаванях острова, завел знакомство с беглым ирландским вождем и предположил, что одного легиона достаточно, чтобы подавить все сопротивление. Однако император не проявил интереса, и план остался нереализованным[562]. Тем не менее, как и в случае с Германией, близость империи изменила ход истории Ирландии. Регулярная торговля с Британией и Испанией приносила римские деньги[563] и римские товары. Латинский алфавит вдохновил на создание ирландской письменности огам, а христианство триумфально пришло в Ирландию не в последнюю очередь благодаря усилиям сына британского советника по имени Патрик. Римское завоевание не всегда предполагало участие легионов[564].

Часть VI

Наследие

33

Что случилось с Римом после распада империи?

Когда я был молодым и своенравным магистрантом Мичиганского университета, у меня появилась привычка исследовать заброшенные здания в Детройте. Особенно мне нравилось Lee Plaza, шедевр ар-деко, который когда-то слыл одним из лучших многоквартирных домов города. Пробираясь внутрь через заваленный обломками подвал, я бродил по величественным помещениям, шагая по ступенькам и поднимая в воздух клубы гипсовой пыли. Затем по длинной лестнице карабкался на продуваемую всеми ветрами крышу. Однажды декабрьским утром я остановился в квартире на пятнадцатом этаже, где из зияющей дыры в стене открывалась панорама. Падающий снег окутывал горизонт, скрывая далекие небоскребы в центре города. Большинство домов по соседству были снесены много лет назад. Уцелевшие здания, покосившиеся и серые, высились над городской прерией. Помнится, когда я стоял там, слушая шепот снежинок, опускавшихся на кирпич и битое стекло, я подумал: Рим, должно быть, чувствовал себя так же после того, как пал[565].

Рим был самым большим, самым грязным и самым опасным городом античного мира, но в то же время самым великолепным. Неизгладимое впечатление он производил даже на императоров. Когда Констанций II впервые посетил Рим в 357 году, то пришел в восторг. Его изумили огромные банные комплексы, где от воды в бассейнах со стеклянными стенами поднимался пар. Правитель благоговейно взирал на возвышающиеся стены Колизея. Его потряс Пантеон. И это лишь некоторые из чудес Рима. К моменту приезда Констанция население города составляло, вероятно, около семисот тысяч человек – меньше чем миллион или около того в раннюю императорскую эпоху, но все же больше, чем в любом другом поселении на планете[566]. Многолюдные толпы посещали 424 храма и 861 баню Рима, занимали 1790 особняков и 46 602 многоквартирных дома, а также покоились на кладбищах, простирающихся на много миль за городские стены[567].

Однако следующая половина тысячелетия оказалась не столь благосклонна к столице мира. Рим был разорен варварами, сожжен во время гражданской войны, разграблен обеими сторонами во время готских войн Юстиниана, неоднократно опустошался чумой, то и дело подвергался наводнениям и снова был расхищен сарацинскими пиратами. В течение большей части этого периода город низвели до статуса пограничного форпоста, управляемого из далекого Константинополя. Только паломничество и авторитет папы[568] не позволили Риму погрузиться в безвестность. К IX веку население сократилось более чем на 95 процентов, здесь осталось от тридцати до сорока тысяч обитателей, рассеянных по руинам города, рассчитанного на миллион жителей.

Некоторые здания Рима были жестоко разрушены. Во время первого разграбления сгорели аристократические особняки и постройки на Форуме[569]. Во время второго – с большого храма Юпитера была содрана позолоченная черепица. Однако в целом набеги, похоже, причинили удивительно мало разрушений, и по крайней мере некоторые повреждения были позже ликвидированы: надпись V века посвящена восстановлению статуи, «опрокинутой варварами». Готские войны привели к более длительному разорению. Среди значительных жертв – огромные мраморные статуи на вершине мавзолея Адриана, которые римские защитники обрушивали на головы варваров, пытавшихся взобраться на стены[570].

Большая часть городской застройки была уничтожена менее радикальными средствами. Благодаря широкому использованию облицованного кирпичом бетона крупные римские строения сохраняли, по меркам древнего периода, удивительную прочность.

Однако они оказались беззащитны перед атмосферными воздействиями. Как только крыши рушились, вода проникала в швы кладки и трещины в бетоне, разрушая раствор. К началу VII века у папы Григория Великого были причины сетовать: «Каждый день мы наблюдаем, как падают обветшавшие от старости здания»[571]. Должно быть, во время бурь и сильных морозов повсюду в Риме стоял грохот ломающихся стен.

Темпы упадка ускоряли природные катаклизмы. В 801 и 847 годах город сотрясали мощные землетрясения, из-за которых трескались стены, обваливались колонны и падали высокие своды и купола. Чаще случались наводнения, почти столь же катастрофические, особенно для кварталов ветхих древних построек у реки. Известно, что наводнение в начале VIII века привело к тому, что многие из зданий просто рухнули в мутную воду[572].

Куски римского мрамора, встроенные в средневековый дом. Фасад дома Кресцентиев X века в Риме. Фото автора

Однако самыми серьезными врагами памятников Рима являлись сами римляне. Несмотря на уменьшение размеров средневекового города, постоянное мелкое строительство, папское покровительство возведению церквей и процветающий экспорт мрамора создавали вечный дефицит металлолома и строительных материалов. Руины обеспечивали, казалось, неисчерпаемый запас того и другого.

Ряды бронзовых скульптур, напоминавших стройные рощи, в общественных местах Рима оказывались особенно беззащитными перед волной разграбления. Этот процесс начался уже на заре VI века, когда один чиновник пожаловался на ночных сторожей, любивших подремать под грохот сокрушаемых с постаментов статуй. Позже византийские императоры и их чиновники периодически собирали скульптуры на металлолом. Самым отъявленным мародером можно назвать императора Константа II, посетившего город в 663 году. За две недели его