Мой шейх - Светлана Тимина

Поэтому советую пояснить им все. Ибо я слов на ветер никогда не бросаю. Иди.

Все еще не веря, что скоро буду свободна, и культивируя злость на Кемаля до масштабов черной ярости, я поспешила вернуться в свои покои.

За ночь все это показалось мне еще более глупой идеей. Засыпала я, как ни странно, с тайной надеждой, что все сорвется, либо Мадина просто рассмеется мне в лицо.

Амина не рискнула меня отговорить, но все было написано на ее лице. Разочарование, несогласие, опасения — но все же вместе с этим покорность моей воле. Я понимала, как после испытаний поселения им с братом хочется пожить в великолепном дворце, насладиться свободой и не отправляться в новую неизвестность. В ее глазах была такая тоска и боль, что у меня внутри что-то дрогнуло. Я сказала, что готова выслушать ее точку зрения. Но бывшая рабыня так и не решилась. Вместо этого тихим голосом пыталась рассказать, что Кемаль меня любит. Что, столкнувшись с ненавистью, презрением и пренебрежением ей виднее, где настоящие чувства.

— Это не любовь, Мария! — каждое слово ранило, подобно раскаленному лезвию ножа. — Не смей никогда впредь считать, что истинные чувства начинаются с похищения и принуждения. И уже тем более не ищи впредь подобное в своей новой жизни. Настоящая любовь начинается не так. Ты обязательно поймешь, когда встретишь его. Но встретишь и выберешь сама, а не отравишься самообманом, что принуждение равно любви. Это не так, запомни!

Она еще не перестала вздрагивать от строгого тона. Я мысленно выругала себя за несдержанность. Улыбнулась, намереваясь успокоить, но Мария уже попятилась к двери. Я могла ее остановить, но старалась не давить лишний раз, прекрасно понимая, что же девушка пережила.

Но у двери Амина остановилась, собираясь с силами. Прикусила губу, но решительно вскинула подбородок.

— Прости, сайида Газаль, но, чтобы выжить и не сойти с ума, мне пришлось научиться не только покорности и раболепию, но и читать в людских сердцах. Я никогда не перепутаю человеческую жестокость с настоящими чувствами. И слова шейха Кемаля ничего не решают, когда все, что он чувствует к тебе, написано на его лице и воплощено в поступках. Если тебе не с чем сравнивать, ты и не могла этого увидеть.

Я так опешила, что даже не успела ее остановить. Но слова заронили внутри зерна сомнения. Закрывала глаза и видела лицо Кемаля. Вспоминала его выражение, мимику, улыбки, ярость и огонь в глазах… и на подсознательном уровне понимала, что молодой, но уже умудренной жизнью девочке понято гораздо больше, чем мне.

Все закономерно. Я могла оперировать любыми цифрами и доказывать теоремы. Но в плане дел сердечных оказалась несмышленым ребенком.

Если бы Кемаль дал знать о себе! Позвонил, передал через слуг весть, да все что угодно, моя решимость растаяла бы в эту же ночь. Но я по-прежнему не знала, где он и что с ним, а Мадина не собиралась меня просветить.

Собирать в дорогу было нечего — ничего в этом дворце мне не принадлежало. Я была готова ехать в любой момент. И когда на следующий день, прошедший в сомнениях, метаниях и даже навязчивым желанием все отменить Мадина сообщила, что мы отправляемся на закате, мысленно призвала Кемаля.

Но чуда не произошло. Я его не чувствовала. Мой похититель, которого я полюбила, был где-то далеко, и создавалось ощущение — вообще не со мной даже мысленно.

Наверное, это было к лучшему. Такому мужчине надо понять, что подобных мне женщин завоевывают всю жизнь, а не забирают раз в качестве трофея и не прячут в шкатулку на пыльную полку. У него будет вся жизнь искупить свои ошибки… но уже не в своем эмирате посреди пустыни. Если он действительно меня любит, будет просить прощения и завоевывать мою любовь на других условиях. То, что это разрыв и мы никогда больше не встретимся, я боялась допускать даже в мыслях.

На закате мы сели в автомобиль. Хмурый водитель даже не удостоил нас с Марией взглядом. Мадина отдавала распоряжения. Сама она собиралась ехать на своей машине.

— Где Дубай? Он же был здесь совсем недавно… — Мария тревожно вглядывалась через тонированное стекло в подступающие сумерки. — А эта женщина, почему она прячет лицо? И мне ее облик кажется знакомым.

— Это сестра шейха. Она вызвалась нам помочь. Я сейчас найду Дубая, подожди…

Мадина остановилась у ворот, что-то выговаривая охране. Я не успела выйти, как чья-то рука схватила меня за щиколотку. Только чудом не вскрикнула. Опустила глаза.

Дубай спрятался под машиной. Приложил палец к губам, поманив рукой. Я покосилась на Мадину, которой было не до нас, и присела на корточки.

— Мы уже обыскались тебя, что за игры? — шепотом спросила у встревоженного мальчишки. — Ты не хочешь поехать в эмират и стать свободным? Сестра места себе не находит…

— Я знаю ее. Это Черная Эфа. Сайида, дождись шейха Кемаля. Не делай этого.

— О чем ты…

Дубай перевернулся на спину, и тотчас же исчез. Я увидела приближающуюся к нам Мадину.

— Едем. Сейчас же.

— Но я не поеду без брата! — запротестовала Мария.

— Можешь оставаться. Ждать я не намерена. Ну, давай, решай, ты с нами или нет?

Я села в машину, обняла девушку.

— Мария, это его выбор. Кемаль не причинит ему вреда, поверь. Мы заберем Дубая, когда окажемся на свободе. Я клянусь, шейх его не обидит, ребенок не может нести ответственность за наши поступки.

Мадина хмыкнула, закрыла дверцу и направилась к своей машине. Взревели моторы, колеса подняли пыль. Мы устремились навстречу, как я полагала, скорой свободе…

Глава 18

В этот самый момент в палате интенсивной терапии государственного госпиталя молодой эмир Висам Аль Махаби открыл глаза. Осторожно, не обращая внимания на боль, пошевелил пальцами, убедившись, что чувствует и руки, и ноги. Попытался встать, игнорируя протестующий писк приборов.

Тотчас же палата начала заполняться персоналом. Здесь были все. Прибежал даже доктор с усталыми глазами, явно не видящий снов более двух суток.

— Я… хочу встать. — Голос не слушался, от боли перехватывало дыхание, — Вызовите моего помощника. Срочно.

Они что-то говорили о том, что надо лежать, понадобится время на восстановление и сейчас нельзя волноваться. Висам готов был вступить с каждым из них в рукопашную схватку, рискуя вновь потерять много крови и сил.

Кира. Это было то, что не давало жизни ускользнуть из тела, что держало его на этом свете и даже способствовало скорому заживлению ранений. На границе