Девочка и пёс - Евгений Викторович Донтфа

медлил. Поглядев по сторонам, он, загремев цепью, взялся закованными в кандалы руками за прутья и приблизил себя к ним. Новая волна вони облепила голову Цыса.

— Своего подельника, гада, — хрипло сообщил арестант. — Он собрался порешить меня, да я вишь опередил его. — Сделав паузу, он опустил глаза и удрученно произнес: — Только этот потрох не подох. Изошелся весь синей пеной, а не сдох как надо. Чтоб у него суки рог на жопе вырос. Дело в таверне было, так он судейских кликнул, свидетелей собрал, на меня вину возвёл. Подвел секретут проклятый под монастырь.

— Ты что ж его "ведьминой солью" травил? — Почти весело полюбопытствовал Цыс.

— Да, — простодушно ответил арестант, удивленно уставившись на незнакомца.

— Да еще небось и в вино подсыпал?

— Ну а куда ж еще.

— Ну ты и дурачина! Ведьмину соль нельзя с алкоголем смешивать, этак ты ему только промывание желудка устроил. Да и вообще она дрянной яд, её полстакана нужно чтобы взрослого мужика извести, да и подсыпать только в твердую пищу можно.

Миаргон растерянно глядел на человека столь осведомленного в темном искусстве отравлений.

— А бабка на базаре сказала что самое то, — расстроенно сообщил он.

Теперь уже Цыс уставился на арестанта с удивлением.

— Ты что ж просто пошел на базар и попросил у первой попавшейся бабки яду?

— Почему же у первой попавшейся, — обиженно проговорил Миаргон. — Походил уж, присмотрелся, выбрал самую страшную каргу на базаре, которая явно прямиком с Лысой горы на метле в Акануран прилетела. Торговала грибочками, травками, настоями, плесенью какой-то. Думал уж такая-то точно должна знать каким порошком человека на тот свет спровадить. А выходит подсунула, дура старая, не то, еще и две сильвиды взяла, чтоб ей пусто было грымзе бородавчатой.

Цыс усмехнулся про себя: "Надо же какой дуралей. Тут каждое дело со всех сторон обдумываешь, прикидываешь как взяться, как подойти, как уйти, переживаешь, готовишься, внешность меняешь. И если чувствуешь, что риск запределен, то и вовсе бросаешь. А этот наверно утром с похмелья проснулся, в затылке почесал, решил что неплохо бы товарища угробить и отправился на базар за ядом. Нашел страшную бабку, решил что ведьма, купил за серебро неизвестный порошок и тут же за обедом, прямо в многолюдной таверне и подсыпал сотоварищу. И ведь 28 лет, не дитё малое." И Цыс решил что эта клетка заслуженное место для такого кретина.

— Тебе чего присудили? — Спросил Цыс, полагая что пару месяцев этой клетки, а потом еще пару лет на рудниках, каменоломнях, галерах или северных плантациях. Агронское правосудие было известно своим прагматизмом и мало кто из преступивших законы просто томились в тюрьмах, почти всех ждала изнурительная каторга на благо любимой страны и милосердного монарха.

— "Горячее чрево", — буднично сообщил Миаргон.

Цыс едва не вздрогнул и с неприятным зловещим холодком в душе подумал: "Однако! Сурово же они обходятся с отравителями". И подивился спокойствию заключенного.

— Ты знаешь что это?

Миаргон пожал плечами:

— Смерть.

— Смерть, — согласился Цыс. — Только уж казнь тебя ждет донельзя лютая. Свяжут тебя, поставят в яму по грудь, задерут башку и воткнут в рот трубу металлическую, запихают её тебе до самых потрохов. А потом через неё будут тебе в брюхо раскаленное масло вливать, неспешно так выжигая всё твоё нутро. И будешь ты и выть, и биться как припадочный, и боль будет такая что глаза из орбит вылезут. Но умрешь ты не скоро. Они будут по чуть-чуть цедить и прежде чем все твои кишки сварятся, ты ума от боли лишишься, а если бог даст, то и сознания.

Увидев как темное лицо арестанта стало пепельно-серым от переживаемого ужаса, Цыс почувствовал себя удовлетворенным.

— Может помилуют еще, — обессиленно пробормотал Миаргон, — слыхал я бывает такое для тех кто в клетках сидят.

— Отравителя не помилуют, — твердо сказал Цыс. — Но если хочешь…

Цыс огляделся по сторонам, убеждаясь что вокруг никого нет, и понизив голос проговорил:

— Если хочешь, могу убить тебя прямо сейчас, легко и безболезненно.

— Как?! — Ошарашенно спросил арестант.

— Нож есть отравленный. Чиркану по руке до крови и в течении десяти минут подохнешь, тихо и без мук.

Миаргон остолбенело глядел на теперь уже страшного человека, стоявшего по ту сторону прутьев.

— Мне три месяца клетки назначили, еще месяц сидеть, — пролепетал Миаргон.

— И что? — Сурово спросил Цыс. — Хочешь выгадать еще один месяц позорной унизительной жизни в тесной звериной клетке, на потеху этим ротозеям? А потом истечь мочой и дерьмом от "горячего чрева"? Не лучше ли достойно и мужественно принять спокойную смерть сейчас?

Цыс и сам не знал зачем он прицепился к несчастному Миаргону с этим предложением. Наверно ему просто было очень любопытно как поведёт себя загнанный в ситуацию такого жуткого выбора человек.

— Н-нет, — испуганно сказал наконец Миаргон, желая теперь только того чтобы этот незнакомец оставил его в покое.

— Зря. Может подумаешь еще? Дело верное. Я тебе не бабка с грибочками, сдохнешь за милую душу.

— Нет! — Миаргон отполз к задней стене стенки, едва не опрокинув отхожее ведро.

Эти движения и лязг цепей привлекли внимание нескольких людей на Вопящем мосту и Цыс также уловил движение на галерее привратной башни у себя над головой. Пора было уходить. Неровен час перепуганный Миаргон прокричит какой-нибудь вздор о том что его пытаются убить и тюремная стража на всякий случай решит прихватить странного прохожего.

— Как хочешь. Ну прощай. Удачи тебе на казни. У некоторых сердце не выдерживает и они сразу же умирают. Может и тебе повезет, — быстро сказал Цыс и зашагал прочь, не оглядываясь и стараясь идти спокойно. Он сетовал на себя. Ему очень не нравилось подвергать себя напрасному риску и если он, по недомыслию или поддавшись эмоциям, всё же совершал нечто подобное, то всегда крайне негодовал на себя. Напрасный риск это для конченных глупцов, считал он, умному человеку так вести себя просто стыдно. В его жизни риска и так хватает и лишний раз испытывать судьбу абсолютно неразумно и неподобающе. "Стыд и позор на мою лысину", обычно говорил он себе.

Благополучно добравшись до своего смирного серого жеребца, спокойного дремавшего у коновязи за внешним бордюром "Покойницкого цирка", Цыс снова вернулся к мыслям о 20 золотых монетах. Это будет отличным вкладом в его счастливое будущее. Только бы встретить эту девку, тогда уж он своего не упустит.

Взобравшись в седло, Цыс вспомнил слова из объявления "очень опасна" и страшные россказни гвардейца о резне на лесосеке у Туила. "Вздор", решил он. Цыс вполне допускал, что кирмианская дикарка и