Последний день лета - Андрей Михайлович Подшибякин

— теперь ее придется медленно и кропотливо восстанавливать. Сучий Питон…

Она топнула ногой, поморщилась от боли в подвернутой лодыжке и решительно распахнула шторы.

Чупров сидел на скамейке у подъезда, лыбился и смотрел прямиком в ее окна.

Быстро темнело, начинал капать мерзкий осенний дождь, но Питон не обращал на всё это внимания — даже когда ледяная капля скатилась за воротник куртки, он не дернулся и не моргнул.

Аллочка вскрикнула и отшатнулась.

Ей вдруг стало страшно за маму, которая должна была скоро вернуться; страх был иррациональным: в конце концов, какой вред маме мог причинить какой-то восьмиклассник? Но оставлять сопливую мразь у подъезда было нельзя — как и прощать то, что он за ней проследил и теперь знал, где Аллочка живет. Надо было срочно что-то делать.

Не включая свет, она зашла в гостиную и взяла с дивана трубку кнопочного телефона. Начала набирать номер. Замешкалась. Нажала сброс. Прикусила губу и снова набрала номер пейджингового оператора.

— Здрасьте, абоненту «Алексей» сообщение.

— Диктуйте, — сказал равнодушный женский голос из трубки.

— «Набери на домашний». Подпись — Алла.

Трубка почти моментально запиликала и заморгала зелеными огоньками кнопок.

— Ну че ты? — не поздоровавшись, сказал тасочный голос. — Надумала?

— Леш, у меня проблема, ну, дебил один из школы, — затараторила Аллочка. — Он, я не знаю, клея обнюхался, орет, в квартиру ломится, мне страшно…

В таких вопросах, как инстинктивно понимала Аллочка, не грех было и преувеличить опасность — рыцарь гораздо резче рванет расправляться с агрессивным наркоманом, чем с мокнущим под дождем на лавочке полудурком.

— Я тут по делам кружу, с автомата набрал. Че там у тебя? Быстро говори, пацаны ждут, — обозначил рыцарь (наверняка сидевший дома, как и всегда). — Сама никак не порешаешь?

— А, не вопрос, — легко согласилась Аллочка, старавшаяся не смотреть в сторону окна. — Тем более он мощный, ты, по ходу, не справишься. Ладно, давай, Алёша!..

— Так, э! — рыцарь был туповат, поэтому с ним работали даже самые элементарные психологические приемы. — Ща подскочу, не рыпайся. И это, слышишь… Гулять будешь со мной?

Леша был сыном маминой подруги со смешным именем Октябрина — он учился в девятом классе лоховской 50-й школы и безо всяких оснований считал себя начинающим бандитом. Еще в далеком детстве, когда мамы водили их на одну детскую площадку, Леша решил, что Аллочка обязательно должна с ним встречаться; ни прошедшие с тех пор годы, ни здравый смысл (Леша был крупным, но глупым и страшненьким мальчиком), ни то, что Аллочка его недвусмысленно избегала, этой ситуации не изменило. Прибегать к его помощи не хотелось — пристанет, как банный лист к жопе, замучаешься потом сливаться… Но Леша был одним из немногих, кто знал о ее семейной ситуации, и единственным, кому на эту ситуацию было насрать. Уж с ним-то о репутации бандитской дочери можно было не беспокоиться.

— Гулять?.. А, да, конечно.

— Пошли завтра мороженого поедим в парк Горького?.. А не, стой, у меня движения завтра… Послезавтра тогда, да? Забились?

— Ой, Лешенька, он сейчас дверь выломает, — пропищала Алла и повесила трубку.

Рыцарь Алёша, успевший забыть, что он «кружит по делам», нарисовался быстро — жил он в паре кварталов, на улице Мечникова, неподалеку от Института народного хозяйства. По случаю предстоящей разборки с Аллочкиным обидчиком он надел черную куртку из кожзама (на пару размеров больше, чем надо, хотя продавцы вещевого рынка на Лендворце уверяли, что «как на вас сшито»). Выглядывавшая из-за штор Аллочка невольно хмыкнула, на долю секунды забыв о беспокойстве, — спаситель выглядел тупо и комично. Но оборзевшему Питону должно было с лихвой хватить.

Не обратив внимания на Питона, Леша рванул дверь подъезда и, отряхиваясь и фыркая от холодного дождя, решительно направился было внутрь. («Придурок», — прошипела Аллочка двумя этажами выше.)

— …считали, что я питаюсь душами, — вдруг с улыбкой сказала оболочка Питона, словно продолжая начатый разговор. — Это, разумеется, неправда. Душ-то, между нами говоря, у вас почти и нет — так и с голоду помереть можно.

Леша отпустил дверную ручку, обернулся на странного мокрого придурка и насупился — он надеялся, что тот испугается опасного бандита в кожане и заткнется.

— Самое простое, хотя и не вполне верное объяснение звучит так: я питаюсь сильными эмоциями. Дело в том, что ваши далекие предки испытывали самые острые эмоции в момент собственной смерти — так что путаница вполне объяснима.

Рыцарь слушал эту пургу, ошалело хлопая белесыми ресницами. Что он несет?.. Малолетки сейчас вообще берегов не видят, «Момента» нанюхаются и барагозят; вон, аж голос посадил… Стоп! Это, наверное, тот самый утырок-торчок, про которого говорила Аллочка!

— А вот вы так усложнили свои жизни, так запутали всё простое, что смерть встречаете как облегчение. Острее всего вы чувствуете обиду, ревность, желание причинить боль, унижение… Всё это намного вкуснее и питательнее, чем пресная смерть в омуте хохота. Вы превратились в деликатесы. Целый мир ходячих, дышащих, нежных деликате…

Скользящий удар по скуле помешал ему договорить. Так и не разобравшись, что происходит, Леша решил перейти к делу — наркоман был мелким и, кажется, больным; непонятно, чего так испугалась Аллочка. Да и неважно это было — раз обещнулась гулять, то теперь уже без отмазок!

Происходило же что-то странное. Торчок не отдернулся, не заскулил и даже не перестал лыбиться.

— Каждый час я открываю новые оттенки ранее неизвестных мне вкусов. Пока самый утонченный из них — это…

Бывший Питон, не обращая внимания на снова занесенный над его головой кулак рыцаря, задумчиво щелкнул пальцами, словно ища нужное слово.

— …Чувство, когда узнаёшь чей-то стыдный секрет.

Аллочке было плохо видно, что происходит у подъезда, — успело стемнеть, плюс оконное стекло было испещрено дождевыми потеками. Сопливый мудак и рыцарь вели какую-то беседу вместо того, чтобы сцепиться в драке; стоило бы приоткрыть окно, чтобы лучше слышать, но было очень страшно. Кажется, план с вызовом рыцаря провалился.

— Заткнись! Заткнись! — вдруг закричал Леша. Бить наркомана он больше не собирался; больше всего хотелось бежать без оглядки, но ноги вдруг перестали слушаться.

— Ой, здрасьте, — вдруг сказал придурок и посмотрел куда-то за спину рыцарю.

Из подъезда вышла