Дитрих Бонхеффер. Праведник мира против Третьего Рейха. Пастор, мученик, пророк, заговорщик - Эрик Метаксас
Шрифт:
Интервал:
Не осталась в стороне от захватившего всю нацию судебного процесса и семья Бонхёфферов. Карл Бонхёффер, ведущий берлинский психиатр, обследовал состояние здоровья обвиняемого, а зять Дитриха Ханс фон Донаньи был назначен официальным наблюдателем на суде. Многие были убеждены в том, что за поджогом стоят геринговские громилы, и надеялись, что неподкупный Карл Бонхёффер даст показания в пользу этой гипотезы и использует свою репутацию и свое положение, чтобы разоблачить ненавистных ему нацистов. Основная часть слушаний была перенесена в Лейпциг, а оттуда вновь вернулась в Берлин.
Весь год семья Бонхёфферов была тесно связана с происходящим. Карл Бонхёффер дважды посещал ван дер Люббе в марте и еще шесть раз осенью. Его медицинское заключение, опубликованное в Monatsschrift für Psychiatrie und Neurologie, гласило:
...
[ван дер Люббе] исступленно честолюбив, но в то же время скромен и дружелюбен; легкомыслен, без малейших претензий на ясность интеллектуального мышления, но тем не менее способен к неколебимой решимости и полностью закрыт для любых противоречащих ему аргументов. Он добродушен и не таит зла, но не признает никаких авторитетов. Эта фундаментальная тенденция к бунту составляет, вероятно, наиболее нежелательную его черту и она-то и могла толкнуть его на гибельный путь. Раннее обращение в коммунистическую веру, несомненно, способствовало тому же эффекту, но его собственный недисциплинированный темперамент в любом случае помешал бы ему избрать спокойный и упорядоченный образ жизни. Каких-то выходок того или иного рода от него все равно приходилось ожидать. Однако на этом основании его нельзя считать душевнобольным200.
В этом четком клиническом заключении отсутствует вывод о фактической вине или невиновности обследуемого, что навлекло на доктора Бонхёффера гневные письма читателей – вероятно, с обеих сторон. Годы спустя он вспоминал:
...
Я получил возможность напрямую познакомиться с некоторыми заметными членами партии. Многие из них собрались на слушаниях в Верховном суде Лейпцига. Лица, что я увидел на этом сборище, были малоприятны. Во время слушаний беспристрастность и скрупулезная объективность председателя суда составляли отрадный контраст несдержанности партийцев, дававших свидетельские показания. Второй обвиняемый [один из руководителей коммунистической партии], Димитров производил впечатление интеллектуального превосходства и привел министра-президента Геринга, также приглашенного на слушания, в неистовую ярость. Что же касается Люббе, по-человечески говоря, это был несимпатичный молодой человек, психопат, путаник и искатель приключений, который реагировал на происходящее с тупым пренебрежением, утратив его лишь незадолго до приговора201.
* * *
В 1933 году в Германии прекратилось действие законов. На следующий день после поджога Рейхстага Гинденбург подписал декрет Гитлера о введении чрезвычайного положения. Тем не менее старые привычки еще сохранялись и по крайней мере в суде президент Рейхстага Герман Геринг и пироманьяк из низов оставались равными, а умница Димитров, который позднее станет премьер-министром Болгарии, и вовсе открыто издевался над краснорожим, надутым от тщеславия Герингом, и это сошло ему с рук. Весь мир стал свидетелем того, как нацистам не удается добиться желаемого – в тот раз еще нет. Пришлось им напоследок перенести такое унижение. Международная пресса освещала процесс и наслаждалась позором Геринга. Репортажи журнала Time затмевали все прочие беспардонным издевательством: мол, голос «бычьешеего» премьера перешел в «пронзительный визг», когда Димитров обошел его. Описание выступления Геринга говорит само за себя.
...
Сложив ручищи на груди и принахмурившись смуглым Юпитером, генерал Геринг воскликнул: «Я глубоко сожалею о том, что некоторые коммунистические вожди избежали суда… Я был столь изумлен, когда услышал о пожаре Рейхстага, что подумал, будто речь идет о незначительном происшествии, о замыкании в электропроводке… Когда я мчался на своем автомобиле к Рейхстагу, кто-то выкрикнул: «Поджигательство!» – Загипнотизированный этим словом свидетель Геринг надолго умолк, а затем снова прокатил по языку предлинное слово: «Поджигательство!» – И когда я услышал это слово, пелена спала с моих глаз. Все стало совершенно очевидно. Это не мог сделать никто другой, кроме коммунистов202.
Ван дер Люббе признали виновным и обезглавили в лейпцигской тюрьме, но для вынесения приговора руководителям коммунистической партии улик не хватило, их отпустили и принудили уехать в Советский Союз, где их приняли как героев. Процесс пролил достаточно света на это происшествие, чтобы укрепилась идея: сами же нацисты без зазрения совести организовали провокацию. Но к тому времени, как процесс завершился, было уже поздно. Сгоревший Рейхстаг отменно послужил циничному замыслу Гитлера и обеспечил ему прикрытие, под которым он полностью и безвозвратно захватил власть в стране.
В самый день пожара, пока Рейхстаг еще дымился, Гитлер вырвал у восьмидесятипятилетнего Гинденбурга подпись под Декретом о поджоге Рейхстага – под эдиктом, которым отменялись личные права и общественные свободы203. Одним росчерком пера престарелый Гинденбург превратил Германию из демократической республики, возглавляемой рвущимся к тоталитарной власти диктатором, в диктатуру, украшенную лишь выхолощенными остатками демократического правления. Демократический строй рассеялся, как дым, опустевший парламент, обугленный и лишенный жизни остов, превратился в горестный символ гибели демократии.
Формулировки этого эдикта, подписанного и приведенного в действие прежде, чем у кого-либо хватило времени как следует его обдумать, сделали возможными все грядущие ужасы вплоть до лагерей смерти: отказ от гражданских прав, от свободного выражения своего мнения, в том числе от свободы прессы, от права создавать партии и организации, нарушение тайны почтовых, телеграфных и телефонных сообщений, ордера на обыск жилища и на конфискации, ограничения права собственности – все это стало возможно, все вышло далеко за пределы прежних законных границ.
Прошло два-три дня, и нацистские штурмовые отряды вышли на улицы, они хватали и избивали своих политических противников, бросали их в тюрьмы, пытали, убивали. Прессе заткнули рот, и она не могла высказаться против насилия, незаконными стали и любые собрания или митинги против того, что творилось в стране. Чтобы формально и законно передать всю полноту правительственной власти Гитлеру, понадобился еще и уполномочивающий акт парламента. Парламент продолжал еще функционировать, хотя и в сильно урезанном виде, однако уполномочивающий акт окончательно лишал его всяких прав – для вящего блага нации, разумеется, – и передавал прерогативы законодательного собрания в руки рейхсканцлера и его кабинета. Таким образом 23 марта 1933 года рейхстаг, словно змея, кусающая собственный хвост, издал закон, положивший конец его же существованию.
Были уничтожены все инструменты демократии, а значит, и сама демократия, законным провозгласили беззаконие. Восторжествовала грубая сила, чья единственная цель – уничтожить все прочие силы.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!