Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона - Никита Василенко

tamicus populi. «Союзник и друг римского народа».

Уже в деловой части обоих писем речь шла об упорядочении и увеличении объемов торговли с антами (или готами в другом письме). Далее следовал список возможных вооружений: от мечей до щитов включительно.

Не искушенный в тонкостях большой политики, трибун Галльского легиона был поражен подобной перипетией. Вооружать обе стороны? Ну, понятно, что можно и нужно вооружать антов, которые временно сковали войска готов, не позволяя им пощупать мечом Империю. Но для чего тогда подкармливать собственно готов?

Прямолинейность, воинское честолюбие и полное пренебрежение к жизни врага Константин Германик унаследовал от отца. В дар от матери получил если не любовь, то уважение к классической греческой культуре. Молодая жена Елена за неполный год, что они прожили вместе, сумела привить мужу трезвый расчет.

Вот и сейчас, хорошо взвесив все за и против, трибун пришел к выводу, что, собственно, Префект Священной опочивальни проделал то же, что и Сципион-младший, готовясь к решающей битве с Ганнибалом.

Помнится, римский полководец, воспользовавшись распрями в стане нумидийцев, союзников Ганнибала, убил одного и подкупил другого их вождя. Таким образом Сципион приобрел лучшую легкую кавалерию Средиземноморья. В решающий момент битвы с Ганнибалом нумидийская кавалерия обошла фланги карфагенян, дав возможность тяжелой римской пехоте устроить Ганнибалу кровавый пир.

Победная для римлян битва при Заме стала достойным отмщением битвы при Каннах, где именно нумидийская кавалерия, бывшая тогда союзником Карфагена, решила исход схватки, атаковав римлян с тыла.

Сципион-младший выиграл битву еще до ее начала, разделив силы врага. Его легион первым вошел в Карфаген, покоренную и ненавистную столицу извечного врага Рима.

Уверивши себя в том, что Префект Священной опочивальни поступает правильно (а как же иначе может поступать ближайший советник любимого императора?), Константин Германик еще раз внимательно просмотрел оба письма.

Да, конечно, он не ошибся. В отличие от писем-рекомендаций купцам в Самбатас, письма к государям не содержали упоминания о том, кто, собственно, должен их доставить.

«Оно и понятно, – решил для себя Константин Германик. – Сам папирус, если он попадет в чужие руки, всегда можно объявить подделкой. Совсем иное дело, если бы сам купец Аммоний оказался в плену, да еще с письмами, в которых упоминается его имя.

Живой свидетель – это уже дело серьезное».

Константин Германик хотел было положить два письма в походный сундук, но передумал и, завернув их в хорошо продубленный кусок кожи, спрятал под льняной рубашкой.

Глава ХХV

Бойня на Мертвой реке

На двенадцатый день пути приплыли наконец к месту впадения в Гипанис проклятой реки, оскверненной, по Геродоту, скифами.

– Чуть выше по течению вода из Гипаниса уже пригодна для питья, – сообщил Лют-Василиус, – ведь вода из «реки мертвецов» уходит с течением Гипаниса вниз, к Греческому морю.

– Там и пристанем, – решил Константин Германик. – Надо выслать разведку. Нет, ты не годишься. – Командир увидел, что Лют-Василиус потянул щит, подаренный ему Радагастом. – Если с тобой что-то случится, кто будет управлять лодией?

– Тогда пошли Тираса с франком, – предложил Лют-Василиус.

– Каким франком? – удивился трибун.

– Как «каким франком»? Ты же сам ему франциску дал.

Великий Митра! Константин Германик обернулся к гребцам, сидевшим к нему спиной, и сразу увидел огненно-рыжие волосы Овдия. Почему он сразу не догадался? Классический франк. Но откуда он взялся на Гипанисе?

– Овдий родом из Франкии, что в германских землях, – прочел мысли офицера Лют-Василиус. – Проговорился сам после трех кружек медовухи Радагаста. Но вообще нелюдимый сильно, гребцы его не любят. Наверное, прибил кого-то дома, вот и глаз не поднимает. Знакомо нам… Но боец – отменный, ты сам видел.

– Видел, – согласился трибун, – как он с трех шагов франциской мозги пирату вышиб. Что ж, испытаем его в качестве разведчика.

Пристали неподалеку от впадения Мертвой речки в Гипанис. Франк с фракийцем ушли в разведку.

Слева и справа у входа в небольшую речную заводь вздымались гранитно-базальтовые скалы, значительно выше тех, что встречались в начале пути. И вода, и ветер, и время выступили в качестве каменотесов. Верно, все вместе взятые работали долго, но вдохновенно. Константин Германик угадал в одной скале слона: вон длинный хобот, одно ухо. Стоит подождать еще пару сотен лет, и второе ухо дождь да ветер сотворят. А вон – женская грудь, только каменная и громадная.

Возле берега в основании скал росло невероятное количество цветов, большую часть которых трибун не встречал даже в садах императора Валента. Воздух был так насыщен их ароматами, что кружилась голова. Порхали какие-то разноцветные птички, весело чирикая, явно приглашая римского офицера забыть все и присоединиться к ним, чтобы вкусить дары воистину рая на земле. Даже трибун, человек достаточно сдержанный и мало впечатлительный, был поражен дикой и какой-то совершенно бесстыдной красотой варварской природы.

Но идиллию прервали разведчики, буквально свалившиеся ему на голову с близлежащего утеса.

– Что случилось? Почему так быстро вернулись? – удивился Германик.

– Командир, это надо видеть, – заявил запыхавшийся фракиец Тирас. – Сейчас недалеко отсюда такая драка начнется!

Трибун отреагировал мгновенно:

– Надо уходить?

Серпоносец энергично замотал головой:

– Как раз – нет. Нужно хорошо замаскировать лодию. Если мы выйдем на большую воду, нас заметят и догонят.

– Да кто догонит?! Ты разведчик или… Эллий Аттик?!

Вперед выступил дотоле молчавший Овдий:

– Трибун, по ту сторону Мертвой реки расположилось полсотни готов. Готовятся к ночлегу. А выше по реке, за крутым изгибом, в тени высокой скалы притаился целый флот антов. Больших лодий числом я насчитал два десятка. Вполне возможно, что речных кораблей значительно больше, но с ближайшей скалы я рассмотрел не так много.

– Ты уверен, что флот антский? – быстро переспросил Константин Германик.

– А чей еще? – Овдий пожал плечами, продолжая смотреть себе под ноги. За все время общения с командиром он поднял голову лишь раз: когда обратился к нему.

– Тогда сделаем так, – принял командирское решение трибун. – Ты, Тирас, отправляйся поскорее на корабль и скажи Люту-Василиусу, чтобы тщательно спрятал лодку. Видишь, две большие ивы над водой? Пусть туда зайдет, схоронится в тени, как давеча пираты. Потом возвращайся назад, но уже с Калебом. Я с Овдием тем временем поднимусь на во-он ту высокую скалу, понял? Посмотрим за происходящим.

Через некоторое время Константин Германик вслед за Овдием с трудом, но взобрался на скалу, что оказалась и не скалой вовсе, а громадной высокой гранитной стеной, расколотой от старости замерзшей водой в холодную зиму да беспощадным антским солнцем летом.

Небольшое плато на вершине было покрыто птичьим пометом, усеяно белыми