Фельдмаршал в бубенцах - Нина Ягольницер

даже если горсть медяков, я очень хотел бы съездить. Я и не знал, что у меня все еще осталась родня.

Орсо помолчал.

— Понимаю, Мак-Рорк. Чертовски понимаю вас. Что ж, езжайте. До Феррары вам за три дня не обернуться. Возьмите четыре. Да погодите благодарить! Это не великодушие, а просто нежелание снова ждать, пока вы очухаетесь после порки за опоздание. Подорожные получите у капрала. И, Мак-Рорк, будьте осторожны.

Годелот рассыпался в благодарностях и откланялся. Самый сложный этап был пройден, оставалось получить указания от доктора…

Эскулап и тут не оплошал. Зайдя к капралу Фарро за подорожными деньгами и документами, шотландец получил распоряжение зайти к врачу.

— Того, малец, — прогудел Фарро, — доктор обычно всем, кто далече едет, поручения дает. Ему чегой-то бывает из снадобий потребно, чего в Венеции трудно раздобыть. Так что ты к его милости поднимись да как следовает и послушай, чего надо. Он и деньжат даст. Гляди, пострел, с ними по уму! Лихих людей завсегда хватает. Ступай. И того, не в срок вернешься — сам знаешь, чего схлопочешь. Бывай, неслух.

…Врач уже ждал Годелота. Заперев дверь, он подвел своего эмиссара к столу и коснулся пальцами пробки высокой, затейливо украшенной бутылки. Годелот машинально ругнулся про себя: это вино стоило не меньше его трехмесячного жалованья.

— Вот, — проговорил Бениньо, — вы должны приехать в Бурроне, эту деревню легко найти, она весьма процветает. Там отыщете постоялый двор «Эдемовы кущи». Да, знаю, идиотское название, но хозяин им очень горд. Именно хозяин-то вам и нужен. Его зовут мессер Берсатто, он самодовольный, очень скупой, но добродушный тип. Передайте ему это вино и этот конверт, — на стол легло тщательно запечатанное послание, — и скажите, что это подарок от его друга из Венеции, который шлет ему свою искреннюю благодарность. Он поймет. Ответа не ждите, тут же покидайте деревню, чтоб духа вашего там не было. Для вашей же пользы советую вам одеться неброско, чтобы вас не запомнили… — Врач помолчал. — Годелот, я не знаю, безопасна ли эта эскапада. Я уже ни в чем не уверен после событий недавнего времени. Мне по-настоящему неловко перед вами. Прошу вас, не оставайтесь надолго один. Тритесь среди людей, будьте начеку. И помните: я у вас в долгу.

Следующим утром юноша отбыл из Венеции в свой странный вояж. Высадившись с парома, в первой же деревне на материке он собирался было отправиться к барышнику. Однако после недолгих раздумий свернул к купеческим лабазам.

Годелот не знал, что тем же вечером к полковнику Орсо постучался серенький и дешево одетый субъект.

— Ваше превосходительство, — вполголоса доложил он, — все чисто. Парень за лошадьми и не сунулся. В полдень отбыл в Феррару на телеге одного из купеческих обозов.

— Прекрасно! — усмехнулся Орсо и бросил осведомителю монету. — Можете идти.

Глава 12. Кривые тропы случайностей

Паолина погрузила метлу в лохань и принялась с плеском разбрызгивать воду по только что выметенному полу. Она ощущала душевный покой, и это непривычное чувство, теплое и хрупкое, хотелось завернуть помягче и припрятать поглубже, чтобы сохранить его пусть ненадолго. Только сегодня утром шестилетняя девочка, больная тифом, впервые проснулась без жара и попросила поесть. Даже сестра Юлиана скупо улыбнулась, выходя из кельи.

Девушка легкомысленно поболтала метлой в воде, глядя, как вокруг прутьев закручиваются прозрачные гребешки. В такие дни ей порой казалось, что она вовсе не узница, а выпавший ей жизненный жребий намного важнее и интереснее, чем размеренная жизнь сельских обывателей…

…После визита доминиканского монаха в Паолине всколыхнулись все былые страхи, заслоненные ее противостоянием сестре Юлиане. Перебирая каждое слово разговора с отцом Руджеро, она трепетала, что сказала много лишнего и могла навредить Пеппо или матери Доротее.

Клуша… С чего она вдруг взяла, что с этим разноглазым клириком нужно быть честной? Ей пора уже привыкнуть, что в мире не так уж много порядочных людей. А уж среди церковников и вовсе полно мастеров толкования, которые самые простые слова вывернут туда, куда им удобно. Одна сестра Фелиция чего стоит.

Но дни шли, новостей не было, и повседневные заботы постепенно начали вытеснять разговор со странным визитером. Тем более что с того самого дня в отношении к ней сестры Юлианы наметился перелом.

С Паолины как-то почти незаметно сняли часть хозяйственных забот, освободив ей время для чтения. Неуловимо изменился круг пациентов, к которым девушку допускали каждый день. Теперь это чаще бывали простые и однозначные травмы и болезни, служившие прямым наглядным уроком к накануне прочитанной главе. Учеба стала понятнее, времени на сон — больше, и Паолина отодвинула в сторону свое ревнивое стремление кому-то что-то доказать и уже с искренним усердием углубилась в пучину лекарской премудрости.

Сестра Юлиана по-прежнему была суха и холодна с подопечной, но теперь Паолина нередко чувствовала, что в спину ей устремлен задумчивый и немного вопрошающий взгляд наставницы, будто та молчаливо искала ответы на собственные потаенные вопросы…

…Она уже волокла тяжелую лохань к кладовой, когда в конце полутемного коридора показалась сестра Стелла и почти бегом направилась к Паолине. Девушка поставила лохань на пол и машинально отерла о фартук вдруг взмокшие ладони. Что она снова натворила, если за ней посылают с такой спешкой? А монахиня приблизилась к прислужнице и проговорила слегка задыхающимся голосом:

— Паолина, ты лохань-то оставь, не убежит она, а сама торопись в общий зал. Солдат там один при смерти. Никого к себе не подпускает, словно сестры к нему с каленым железом рвутся. Лишь тебе исповедаться согласен. А препираться некогда, плох он очень. Клянется, что ежели именно перед тобой души не выплеснет, не упокоиться ему вовеки, грех на нем, какой ты одна отпустить умеешь.

Девушка в замешательстве смотрела на сестру Стеллу.

— Мне?.. Я умею?.. Но епитимья… — сбивчиво пролепетала она, а монахиня без всяких церемоний подтолкнула ее вперед.

— Беги давай и не кудахтай! — повысила она голос. — У смерти правила свои, с ней не торгуются!

Паолина и не думала торговаться. Она уже мчалась по коридору к лестнице, чувствуя, как глубоко в животе сжимается какой-то холодный ком. Что это за грех такой, какой может отпустить только поломойка, еще не принявшая и сана послушницы?

Она выбежала в залитый солнцем внутренний двор и бросилась к двери второго крыла, куда не входила уже несколько недель. Успевшее забыться зловоние наотмашь ударило по лицу, но Паолина лишь налегла на тяжелую створку и распахнула дверь в общий зал, сумбурно бормоча молитву. У самой капеллы стояла сестра Оделия, тут