Загадка тауматургии - Виктор Борзов

секунду обратилось в бесполезную бутафорию. Он в ужасе отбросил его в сторону.

«Проснуться, проснуться, проснуться!» — истерично повторяя, сомкнул веки. Представил потолок спальни. Осторожно приоткрыл. Ничего. Сэмюэль все еще был в коконе.

Вдруг на храм опустилась тьма. Казалось, солнце спешно сбежало за горизонт, лишь бы не встречаться с вестником. Парень видел не дальше пяти метров. Почему-то вокруг него, как от свечи, расходился тусклый свет.

Сэмюэль вжал голову в плечи и подтянул колени к груди. Он дрожал от страха, по лбу и спине обильно стекали капли пота. Парень чувствовал себя запертым в гробу и погребенным глубоко под землей. Выхода не было. Сэмюэль мог только скрести ногтями давящую на грудь крышку и истошно кричать. Кричать в надежде, что кто-то его услышит. Бесполезно.

Со стороны входа в храм раздался грохот. Нечто тяжелое упало перед дверьми и медленно поползло вперед, звеня цепями.

Сэмюэль зажмурился. Что-то внутри подсказывало, что он не должен был смотреть. Не должен был создавать какую угодно связь с вестником.

Уши стрелой пронзили скрип и треск деревянных скамеек. Огромное тело раздвигало их в стороны и дробило в щепки, налегая всем весом. Звон цепей сменился шлепками мокрой плоти по каменной плитке и ритмичным постукиванием сотен пальцев.

В парне боролись два желания. Первое кричало, что он ни в коем случае не должен открывать глаза. Второе вопило о необходимости видеть угрозу, чтобы защитить себя. Бездействие и беспомощность тяжким грузом давили на разум. Он не мог сидеть и ждать, пока вестник приблизится. Но в то же время страх крепко держал веки сомкнутыми.

«О боги, прошу, хоть бы я оказался прав, — уповал Сэмюэль на последнюю надежду. Боги даровали высшему дворянству благословение. По мнению парня, благословение освобождало отдачи. Вестники из мастерской Цепей повелевали связями и ограничениями. Он верил. Надеялся, что все правильно понял. — Мир должен быть справедливым. За все мои страдания... Прошу, освободи меня от отдачи!»

Мысли прервал укол холода в кончик носа. Сэмюэль дрожащей левой рукой потянулся к лицу. Пальцы отказывались разжиматься, поэтому он дотронулся костяшками. Это была капля. Ледяная капля упала откуда-то сверху. Вдруг кольнуло холодом на правой щеке. На губе. Посередине лба.

Любопытство и глупость оглушительными выстрелами раздались в сознании. Острая необходимость в действии переборола страх. Парень медленно приоткрыл веки.

Перья. Белоснежные крылья разных размеров покрывали змееподобное туловище вестники. Из сочленений выглядывали бледные руки. Костлявые пальцы мертвой хваткой держали крылья, мешая тем распахнуться. В ответ перья, подобно острым кинжалам, пронзали руки насквозь. Насмешка над свободой и волей. Если крылья росли хаотично, то руки образовывали некий узор. Возникало ощущение, что стаю голубей поймали в рыбацкую сетку из рук.

Сэмюэль повернулся направо. Взгляд встретило огромное тело вестника. Посмотрел налево. Снова крылья и руки. Чудовище заполняло все свободное пространство вокруг парня, словно змея вокруг добычи. По наитию он поднял взгляд вверх. И сердце пропустило удар.

В паре метрах над головой завис глаз размером с Сэмюэля. По белку плотной сеткой ползли алые капилляры. Их было настолько много, что око казалось багровым. Десятки рук держали веки широко открытыми, а ногти вонзались в нежную кожу до крови. Белоснежные ресницы заменяли небольшие крылья. В темном зрачке и ярко-желтой, словно солнце, радужке отражалась искаженная фигура парня.

У него не было глаз, носа и рта. Лицо заменял покрытый трещинами шмоток кожи.

— ... Я, — вырвался нервный смешок. — Мне жаль... Я...

Он не успел договорить. Сзади в горло впились худые, как ветки, пальцы. Сэмюэль хотел отвести взгляд от глаза вестника, но руки на шее мешали двигаться. Парень открыл рот для вдоха. Тщетно. Руки сдавили глотку. Душили его.

— Знаешь, — раздался из ниоткуда знакомый голос. Его голос. — ... в последнее время я только теряю и теряю.

«... Нет».

Сэмюэль бил онемевшим кулаком по пальцам, сжимающим горло; извивался, стараясь проскользнуть вверх или вниз.

— Можно сказать, я хорош в этом. Поэтому я решил потерять что-то еще, — на середине предложения голос резко оборвался. — ... Потерять что-то еще... Потерять что-то... Потерять... что... то...

Он звучал искаженно. Слова двоились. Сначала их проговаривал высокий голос, затем низкий. Вестник словно игрался с ними. Проверял, как еще он может произнести их.

Мир в глазах Сэмюэля укрылся алым. Око, веки, крылья и руки смазались в цветную кашу. По телу пробегали судороги, а в мыслях повторялось слово:

«ИЗВИНИ. ИЗВИНИ. ИЗВИНИ. ИЗВИНИ. ИЗВИ...»

Вдруг Сэмюэль почувствовал облегчение. Разум захватили невесомость и пробирающий до костей холод. Мысли сдуло, как свечи сильной вьюгой, а вместе с ними исчезли страх и тревога. Не осталось ничего, кроме осознания:

«Я умер».

Оно принесло облегчение и...

— Столь малая плата, — произнес вестник голосом Сэмюэля, и парень распахнул веки.

Взгляд встретил знакомый потолок, пятно над изголовьем. По телу пробегали судороги, с шеи на подушку стекали холодные капли пота. Сэмюэль открывал и закрывал рот, вбирая как можно больше воздуха. Не мог насытиться. Он хотел вопить от ужаса. Но почему-то вместо тревоги и паники чувствовал лишь леденящее спокойствие.

— Я, — левая рука инстинктивно потянулась к шее. — Я жив?

Сэмюэль, дрожа, поднялся с кровати. Захромал в ванную.

В мутном зеркале над раковиной его встретил заросший мужчина. Темная щетина точками облепляла подбородок и кожу вокруг губ. Русые волосы торчали в разные стороны и напоминали дикий кустарник. А шея... На шее с правой стороны виднелись темно-багровые рытвины — старые следы. Вестник не