Не Сволочи., или Дети-разведчики в тылу врага - Теодор Гладков

Только так можно расценить лицемерный, несправедливый и бесчеловечный приказ № 270, подписанный Сталиным 16 августа 1941 года.

По этому приказу, в частности, командиры и политработники, попавшие в плен, считались злостными дезертирами, а семьи их подлежали аресту. Семьи пленных рядовых красноармейцев лишались государственного пособия и помощи.

Этот сталинский приказ стал сущим подарком немецким пропагандистам. Они незамедлительно позаботились, чтобы этот приказ был оглашен во всех лагерях для советских военнопленных с соответствующими Комментариями. А впоследствии его использовали и эмиссары генерала-предателя Андрея Власова, вербуя в лагерях «добровольцев» в так называемую Русскую освободительную армию — РОА.

И многие, сломленные лишениями и невзгодами, морально опустошенные и измученные, не видящие впереди никакого просвета люди, полагавшие, что Родина от них отвернулась, поддавались этим увещеваниям и совершали зачастую непоправимый шаг: не видя иного выхода, порой, спасая жизнь, шли на службу к оккупантам. Были, правда, среди них и такие, кто делал это с единственной целью — оказавшись за пределами лагеря, уйти к своим, к партизанам. Некоторым это удавалось. Но в то же время сегодня приходится с болью в сердце признавать, что немалое число пленных шло на службу к оккупантам, в том числе в полицию и разведывательно-диверсионные школы, вполне сознательно: из-за старых обид, причиненных той же бездумной и жестокой коллективизацией, из-за желания отомстить за репрессированных родных и по иным подобным мотивам. В этом тоже есть доля, и значительная, Сталина и большевистского режима.

Военнопленным сулили освобождение из лагеря, хорошее обращение, питание по немецким воинским нормам, обмундирование, денежное вознаграждение, возвращение в родные дома по окончании войны, которое тогда, в сорок первом, казалось таким близким.

Этот метод кнута и пряника оказался достаточно эффективным. В результате в вермахте появились русские, которых, в основном, использовали в качестве возничих, на строительстве фортификационных сооружений и т. п. К ноябрю 1941 года потери личного состава германских вооруженных сил были очень велики, так, в группе армий «Центр» они достигали 20 процентов, и, естественно, командиры полевых частей и подразделений были рады получить пополнение за счет тех же немцев-ездовых и обозников, которых заменили русские, вчерашние пленные. Со временем за ними закрепилось наименование hilfswillige, что в переводе с немецкого означает «добровольные помощники», или, сокращенно, «хиви». Они носили обычную немецкую солдатскую форму с соответствующей нашивкой на рукаве. Самых проверенных из них стали привлекать к несению охраны на железной дороге, военных объектах, даже к участию в карательных экспедициях против партизан.

В Людинове также имелось целое подразделение таких «добровольных помощников» в поношенных немецких шинелях второго срока. Местные жители почему-то называли их неточно «легионерами»[24]и старались дела с ними, когда те появлялись на улицах, не иметь.

Командование отряда, однако, полагало, что не все легионеры запятнали себя кровью соотечественников, как почти каждый полицай, и вообще они не совсем пропащие люди. К тому оно имело некоторые основания. Однажды к партизанам перешло два таких легионера, оба колхозники из Вологодской области. Они рассказали, что многие их сослуживцы и рады бы уйти в леса, но боятся даже заикнуться об этом, поскольку в батальоне царит дух соглядатайства и доносительства. По той же причине легионеры избегают и контактов с местными жителями, и не только потому, что те относятся к ним недружелюбно, как к предателям, но все из-за того же страха перед возможной провокацией. Воевали потом оба вологжанина хорошо.[25]

Как бы то ни было, Шумавцов получил задание: завербовать среди легионеров человека, которого можно было бы использовать в интересах разведки и подполья, хотя бы на первых порах, и «втемную», по профессиональному выражению.

Поразмыслив, Шумавцов решил поручить это дело Тоне Хотеевой, полагая здраво, что она сможет сделать это лучше кого-либо другого при своем природном уме, природной же красоте и девичьем обаянии.

Поначалу Тоня разбушевалась.

— Ты за кого меня принимаешь! — кричала она Алексею. — Чтобы я стала немецкой овчаркой, как эта краля, дочь нашего бургомистра?

— Почему «немецкая овчарка»? — с невинным видом удивился Алексей. — Легионеры же вовсе не немцы, такие же русские, как и мы с тобой.

— Такие же русские?! — уже совсем задохнулась от гнева Антонина. — Да они хуже немцев, те хоть за своего Гитлера воюют, а эти предатели!

— Ну, не все же там предатели, — уже серьезно возразил Алексей, — там есть и просто оступившиеся, кого еще можно перетянуть на нашу сторону.

— А как определить, кто из них кто, что у кого на душе? — уже поостыв, спросила Антонина.

— А за нас, вернее, за тебя, Тоня, этого никто не сделает. Ты и должна найти такого человека, понимаешь, у кого совесть еще не пропала. Он нам очень нужен, пойми.

Тоня это прекрасно понимала, просто уж очень не по душе ей было такое задание. Все же она подчинилась приказу и через несколько дней познакомилась с одним легионером. Точнее, он сам подошел к ней и, смущаясь и робея, заговорил первый. Еще неделю назад Антонина попросту энергично отшила бы его, но тут… Права поговорка — на ловца и зверь бежит. К тому же парень не то чтобы ей понравился, об этом заведомо и речи не могло быть, но чем-то вызывал если не доверие, то сочувствие.

Звали его Владимир Сергеев, родом он был из Ростова-на-Дону, в связи с чем ему для переписки с отрядом был присвоен негласный псевдоним «Ростовский».

Владимир рассказал о себе, что был в плену, намаялся и согласился податься в легионеры. Он хорошо, гораздо лучше Тони, в чем она быстро убедилась, знал немецкий язык, почему, в конце концов, оказался личным переводчиком командира немецкого карательного батальона майора Фогеля. Командиру переводчик мог потребоваться в любое время суток, потому Сергеев жил не в казарме с остальными легионерами, а на частной квартире в одном из домов по улице Сталина, неподалеку от квартиры самого майора.

После нескольких встреч на улице и в парке Тоня пригласила Владимира домой, куда вроде бы в этот вечер случайно к ней зашла приятельница — Мария Лясоцкая. Завязался общий разговор.

И Мария, и Тоня после более короткого знакомства с «Ростовским» пришли к выводу, что он парень запутавшийся и надломленный, но никак не пропащий. Они прощупывали его шаг за шагом, потом стали заводить разговоры о том, что каждый русский человек, оказавшийся в таком, как он, положении, и может, и должен искупить свою вину, и дали понять, что могут ему в этом помочь. Своей женской интуицией они чувствовали, что эти разговоры находят в нем искренний отклик. К тому же Владимир был явно влюблен в Тоню и ради нее был готов на многое.