Военное дело Московского государства. От Василия Темного до Михаила Романова. Вторая половина XV – начало XVII в. - Виталий Пенской

В чем же заключалась суть этой самой «ориентализации», которая вызывала, вызывает и еще долго будет вызывать ожесточенные споры и среди историков русского военного дела, и рядовых любителей истории (чему может служить примером недавняя дискуссия на страницах сетевого военно-исторического журнала «История военного дела: исследования и источники»[304]). Стоит заметить, что, говоря о ней, мы сталкиваемся с ситуацией классического «черного ящика» с той важной поправкой, что не совсем ясно, что представляло собой русское военное дело между нашествием монголо-татар и Куликовской битвой и, соответственно, какой была тактика русских ратей в это время. Осмелимся предположить (памятуя о взаимосвязи между уровнем развития военного дела и общим уровнем социально-экономического развития общества), что в условиях глубокого социально-экономического и политического кризиса, обрушившегося на Русскую землю в канун вторжения захватчиков[305], и усугубленного последствиями учиненного Батыем и присными его опустошения, развитие военного дела в попавших в зону ордынского влияния русских землях приостановилось и в определенной степени архаизировалось.

В домонгольские времена, к примеру, русская конница включала в себя тяжеловооруженное ударное ядро из «снастных» всадников (которых было немного), весь комплекс вооружения которых был «заточен» на ближний бой, и его «окружения» из многочисленных легковооруженных «стрельцов» (нехватка которых легко компенсировалась за счет привлечения наемников из числа половцев, торков, берендеев и иных кочевников). Теперь же, из-за резкого сужения ресурсной базы и невозможности нанимать сколько-нибудь значимые контингенты степных конных лучников, русские князья были вынуждены пойти на отмеченную А. Н. Кирпичниковым «универсализацию» своей конницы (во всяком случае, большей ее части). Такой «универсальный» всадник, способный биться как «копейным боем», так и «лучным», обходился дешевле и в изменившихся условиях был более эффективным, нежели специализированные «снастные» всадники и «стрельцы». При этом «универсальная» конница была дополнена мобилизуемой с подвластного населения пехотой (которая обходилась дешевле конницы и за счет которой можно было легко нарастить численность войска – причем, подчеркнем это еще раз, на наш взгляд, ядро этой пехоты составляли воины-полупрофессионалы, «младшие сыны», которых городские и крестьянские «миры» выставляли по мобилизации в первую очередь).

Такого воинства было достаточно для внутрикняжеских разборок, однако вскоре, с изменением как внутри-, так и внешнеполитической ситуации, оно стало все меньше и меньше удовлетворять требованиям времени. Похоже, что своего рода «триггером» для запуска перемен и в структуре, и в вооружении, и, само собой, в тактике русского войска стали события 2-й четверти XV в., когда, с одной стороны, ускорились процессы дезинтеграции Золотой Орды, а с другой – в самой Москве вспыхнула ожесточенная усобица, «война из-за золотого пояса», между Василием II, с одной стороны, и с другой – его дядей Юрием и его сыновьями Юрьевичами. «Время Шемякиной (Дмитрий Шемяка, сын Юрия Дмитровского, главный противник Василия Темного. – В. П.) были раздольем для «удалых воевод»… Города тогда брали «изгоном», – писал отечественный историк А. А. Зимин, – а «многие люди от двора» охотно приставали к мужественным военачальникам. Тогда возможно было совершить, казалось бы, невероятное – «выкрасть» из ордынского полона великого князя или с отрядом в 90–100 человек захватить столицу великого княжества»[306]. Набеги, стремительные рейды и стычки немногочисленных отрядов составляли канву военной истории как самой смуты, так и беспокойной обстановки на русско-литовском и русско-татарском фронтирах, где отряды местных warlord’ов, легкие на подъем, не давали спуску своим соседям по ту сторону рубежа, совершая «наезды» за «животами» и пленниками. Больших сражений было немного, да и можно ли назвать большой, к примеру, упоминавшуюся прежде битву под Суздалем летом 1445 г. между Василием II и татарскими «царевичами» Махмудом и Якубом, где с русской стороны участвовали 1,5 тыс. всадников, а с татарской – 3,5 (да и то 2 тыс. из них были наемниками с Северного Кавказа (или нет? Под летописными «черкасами» могли скрываться и татарские «казаки» из степей нижнего Поднепровья и близлежащих регионов), незадолго до этого прибывшими к отцу «царевичей» Улу-Мухаммеду)? Ценность пехоты в такого рода «малой» войне была минимальна, а вот легкой конницы, более дешевой и подвижной, чем тяжелая и даже «универсальная», – напротив, только возрастала.

Подвижки, наметившиеся во время усобицы, получили дальнейшее развитие и закрепление при Иване III. Главным противником для молодого Русского государства с 80-х гг. XV в. становится Великое княжество Литовское, в противостоянии с которым постепенно складывается характерный «восточный», «ориентализированный» комплекс вооружения русского воина (конного прежде всего, засвидетельствованный тем же С. Герберштейном, с одной стороны, а с другой стороны – русскими актовыми материалами, теми же духовными грамотами 1-й половины XVI в.) и соответствующая ему полевая тактика. Успешный процесс собирания русских земель под властью великого московского князя и достигнутая при нем военная централизация (которая, подчеркнем, наступила существенно раньше, нежели централизация политическая) предоставили в его распоряжение намного большие, чем прежде, материальные, людские и финансовые ресурсы, что, в свою очередь, позволило перейти к более агрессивной и масштабной внешней политике. Как следствие, на смену кратковременным, с небольшим пространственным размахом, кампаниям пришли многомесячные походы «за тридевять земель», конечная цель которых была отдалена от исходной точки на сотни и сотни верст.