Букет из Оперного театра - Ирина Лобусова

И поэтому каждый раз, когда он появлялся на Молдаванке, карманы его были набиты карамелью, которую он без счета раздавал всем детям — в память о собственном детстве без конфет.

Стриж был добрым, и уличные мальчишки, несмотря на свою отчаянность, обожали его именно за эту доброту. Он был единственным, кто приносил детям конфеты. Он никогда никого не бил. Все знали о том, что Стриж попал в серьезную банду, и гордились так, как могут гордиться только своим. Весть о его чудесном освобождении уже долетела до Молдаванки, и мальчишки обступили его гурьбой.

— Стриж, а Стриж… а правда, шо тебя чуть не расстреляли за Оперном театре? А шо губернатор лично навел на тебя наган? А правду говорят, что Алмазная грудью на твою защиту бросилась? А она красивая? А правда, шо она навела пушку на солдат, и те швыдше ног сбежали за здесь не за как? А правда, шо Алмазная выстрелила в люстру, и люстра вышибла башку губернатору? А шо за как, а шо за чего? А где как, за твой фасон теперь за зубы вычистишь? Ты теперь вразнос пойдешь — за банду наверх? Стриж, расскажи за шухер, расскажи, расскажи…

Голоса раздавались сразу со всех сторон. Стриж надулся гордостью и, наверное, в сотый раз принялся рассказывать уже ему самому полюбившуюся историю, особенно живописные подробности додумывая на ходу. Дети ахали и охали, и всплескивали руками, как правило, на том волнующем моменте, когда Стриж, как супергерой, отодвинул за спину красавицу Алмазную, выстрелил в люстру из губернаторского нагана и с десятком солдат сцепился голыми руками. Особенно великолепно Стриж выглядел в тот момент, когда, осыпанный осколками хрустальной люстры, страшный губернатор вдруг запросил пощады…

И вдруг тяжелая рука опустилась ему на плечо, и вкрадчивый, ехидный голос сказал над самым ухом:

— Ну, со спасеньицем!

Обернувшись, Стриж разглядел своего знакомого бандита Ваньку Беззубого, который давно уже не жил на Молдаванке. Ходили слухи, что он пошел в гору и стал серьезным человеком в банде Золотого Зуба — второго после Японца короля. И сейчас, глядя на щегольский костюмчик Ваньки и вставленные золотые зубы, Стриж вдруг вспомнил все эти слухи и подумал, что это правда.

— Ну здорово, Ванька. Давно не видались, — осторожно сказал он.

— Тут есть разговор. Один человек с тобой хочет погутарить. Большой человек.

— Да за шо разговор! — Стриж пожал плечами и прикинулся дурачком. — Ты же знаешь за мой фасон… Я пташка мелкая… Так, порхаю.

— Да пойдем, за все услышишь. Ты не боись.

— А я и не боюсь, — Стриж решил все-таки поговорить с человеком Ваньки, а потому, раздав детям остатки конфет, смело пошел в знакомые лабиринты дворов Молдаванки, в которых он мог ориентироваться, закрыв глаза.

В кабачке, куда привел его Ванька, было сравнительно чисто и малолюдно. С удивлением Стриж уставился на двух мужчин, сидевших за столиком далеко от окна. Один был крупный авторитет, сам Золотой Зуб — Стриж видел его раньше, а потому узнал без труда. Второй мужчина был ему незнаком. Но, несмотря на его невзрачную внешность, было понятно, что он важный барин. И костюм, и манеры, и надменная посадка головы — все выдавало в нем человека из общества, привыкшего командовать другими. И, не понимая сам, что с ним происходит, Стриж вдруг оробел.

— Присаживайся, Стриж, — Золотой Зуб пододвинул ногой стул, когда Ванька подвел мальчишку к их столику, а сам растворился в темноте.

Стриж сел. Он заметно нервничал, чувствуя себя не в своей тарелке. Было непонятно, зачем его позвали сюда.

— Знаешь меня? — Золотой Зуб смотрел с подковыркой, и Стриж быстро ответил:

— Да кто ж тебя, Золотой Зуб, не знает! В этом городе ты каждому знаком.

— Правильно мыслишь, — было ясно, что Золотой Зуб доволен ответом. — А это товарищ мой. Призраком его зови. Так вот: расскажи нам, как от расстрела ты спасся. Очень хочется знать.

Робея, Стриж быстро пересказал все в точности так, как было. Перед этими двумя он побоялся выдумывать фантастические подробности. Потому говорил коротко, и быстрый рассказ уместился всего в двух фразах. Мужчины переглянулись.

— Расскажи мне про Алмазную и того француза, Фрейденберга, — сказал Золотой Зуб.

— Да нечего рассказывать… — Стриж растерялся. — Француз на Алмазную даже не смотрел. Он глаз не отрывал от артистки! Только на нее и пялился — это вообще все заметили.

— Так уж и все? — усмехнулся Золотой Зуб.

— Да точно все! Шо я, швицер какой-то? Это ж артистка нас и спасла! Она как отчаянная кинулась — в жизни бы про нее такого не подумал! Француз из-за нее губернатора и послал.

— А Японец что?

— Да Японца там и близко не было!

— А что Алмазная? Что потом вы сделали?

— Да ничего, домой пошли. Алмазная тоже пыталась меня спасти, сказала, что я ее брат. Нас расстрелять вместе хотели.

— А зачем Алмазная это сделала?

— Не знаю. Пожалела, наверное.

— Думаешь, артистка знала, что вы воры?

— Знала, конечно. Что она, дурноватая? Пожалела потому, что очень уличных детей жалеет. Она детей любит.

Мужчины переглянулись. Стриж, отпущенный на волю, вылетел так быстро, что не услышал, как невзрачный спутник Золотого Зуба нахмурился и повторил: «Любит детей…»

Облава на Запорожской. Расстрел. Похороны Стрижа. Рассказ Тучи

Конные солдаты появились внезапно и быстро. Копыта лошадей раздавили бумажные кораблики в сточной воде. Отряд возник как будто ниоткуда: размокшая земля и жидкая грязь смягчили стук лошадиных копыт.

Они остановились на минуту посреди Запорожской, едва не передавив толпу уличных детей возле сточной канавы. Дети успели разбежаться с громкими криками, а солдаты двинулись дальше и притормозили возле кабачка в конце улицы — незатейливого одноэтажного домика с покосившейся, размытой дождями вывеской, на которой нельзя было разглядеть название. Спешившись, они разделились на две части: одна вошла внутрь, другая оцепила забегаловку.

В кабачке было шумно, накурено, воняло дешевой сивухой. Многолюдное общество праздновало освобождение Стрижа. Собрались все друзья детства, ведь став постарше, они разбежались по разным бандам и друг друга практически не видели. Кто-то выжил, кому-то было суждено никогда не вернуться из налета, а кто-то заканчивал свои дни в тюрьме. После разговора с Золотым Зубом и его странным приятелем, от воспоминания о котором Стрижа до сих пор пробирал непонятный ледяной озноб, он пошел в этот кабачок, где его уже ждали, так как слухи о происшедшем накануне в Оперном театре распространились быстро.

Все хотели услышать рассказ о чудесном спасении. К тому же на Молдаванке Стрижа просто любили. А здешняя публика всему на свете предпочитала пьяное веселье. Так почему бы не покутить так, чтоб дым коромыслом? Узнав о предполагаемой гулянке, сюда набилась толпа народу. Стриж был завсегдатаем этого места, ходил сюда с детских лет. Эта забегаловка была его единственным домом, где тепло и уютно, где всегда накормят — даже в долг, спросят о делах, пожалеют, посочувствуют и никогда не предадут.