Москва 2042 - Владимир Войнович

5. Проработать и законспектировать книгу Гениалиссимуса Сексуальная революция и коммунизм. Сдать по ней экзамены с оценкой не ниже чем на 4.

6. Регулярно выпускать стенную газету.

7. Всем девушкам сдать нормы на значок Готов к труду и обороне Москорепа.

8. Проявлять высокую бдительность и своевременно информировать органы БЕЗО о подозрительных клиентах.

Видя, что никто не спешит меня обслуживать, я стал рассматривать плакаты.

На них были изображены картины из повседневной деятельности работниц учреждения. Встреча директора ГЭОЛПДИКа, дважды Героя Коммунистического труда, Заслуженного работника сексуальной культуры и члена Верховного Пятиугольника Венеры Михайловны Малофеевой с избирателями трудящимися Первого шарикоподшипникового завода. Коллектив ГЭОЛПДИКа на уборке свеклы. На Первомайской демонстрации Сексинструктор 2-го класса Эротина Коренная читает лекцию Гениалиссимус — наш любимый мужчина.

Рассмотрев все плакаты, я присел на краешек топчана и стал ждать.

Никто не шел.

Я уже хотел пойти узнать, в чем дело, как дверь отворилась и в комнату заглянула регистраторша.

— Вы уже закончили? — спросила она, глядя на меня поверх очков.

— Что закончил? — спросил я.

— Что значит что? — сказала она строго. — То, для чего вы сюда пришли.

Не выслушав ответа, она захлопнула дверь и ушла.

Я догнал ее в коридоре.

— Мамаша, вы что, смеетесь? — схватил я ее за локоть. — Как я мог закончить, если ко мне никто не пришел?

Она посмотрела на меня немного, как показалось мне, удивленно.

— А кого вы ожидали?

Тут пришлось удивляться мне.

— Ну как это кого? — сказал я. — Я ожидал кого-нибудь из обслуживающего персонала.

По-моему, она опять ничего не поняла. Она долго и внимательно смотрела на меня, словно на какого-то психа, а потом сказала:

— Комсор клиент, вы что, с луны свалились? Вы разве не знаете, что у нас для клиентов с общими потребностями самообслуживание?

— Вот он! Вот он! — услышал я дикий вопль и увидел ворвавшуюся в заведение тетку, которая понимала по-иностранному. За спиной ее маячили два милиционера.

ВНУБЕЗ

— Вот он! Вот он! — кричала тетка. — Шапиен! Как есть, чистый шапиен. Штаны длинные носит, говно не сдает, пищей брезгует, а по-нашему говорит, как мы.

— Ладно, ладно, любезная, — сказал милиционер, который был поздоровее и скошенным лбом смахивал на питекантропа. — Сами как-нибудь разберемся. У вас потребкарта есть? — спросил он, обратившись ко мне.

— Есть, — сказал я и вытащил уже проколотый с двух сторон обрывок Зюддойче цайтунг.

Надеяться, что здесь этот номер пройдет еще раз, было, конечно, наивно и глупо, но я часто поступаю по наитию, и оно меня обычно не обманывает.

На этот раз обмануло.

Питекантроп взял обрывок, повертел в руках, приблизил к глазам, отдалил и, изобразив на лице своем крайнее недоумение, протянул бумагу своему товарищу, который тоже был здоров, но все-таки пощуплее. Тот посмотрел бумажку и даже для чего-то подул на нее.

— Это по-каковски же здесь начикано? — спросил он вежливо.

Изобразив на своем лице удивление, я сказал, что, по-моему, и дураку ясно, что здесь начикано исключительно по-китайски.

— И вы понимаете по-китайски? — спросил он, как мне показалось, с почтением.

— Ну да, конечно, понимаю. Кто ж по-китайски не понимает?

— Придется пройтить, — сказал тот, здоровый.

— Это куда же? — поинтересовался я.

— Известно куда. Во внубез.

Догадавшись, что внубез означает внутреннюю безопасность, я подчинился.

Местное отделение внубеза находилось в другом крыле того же здания.

У дежурного за деревянной перегородкой было три звездочки на погонах. Четверо нижних чинов в дальнем углу комнаты забивали козла.

— Вот, — сказал питекантроп, — так что, комсор дежурный, китайца пымали.

— Что еще за китаец? — посмотрел удивленно дежурный.

— Обыкновенный китаец, — сказал питекантроп. — В длинных штанах ходит, говно не сдает, говорит по-нашему, а читает по-китайскому. Вот. — Он протянул дежурному кусок газеты.

Дежурный долго разглядывал этот странный клочок и стал вертеть его так и сяк, напрягаясь, шевеля губами и даже посмотрел бумажку на свет, видимо надеясь обнаружить в ней водяные знаки.

— А что это здесь написано тысяча девятьсот восемьдесят два? — сказал он. — Это что, старая газета?

— Ну да, — говорю, — старая, из музея.

— Ну ладно, — сказал дежурный и раскрыл толстую тетрадь, на которой было написано: Книга регистрации нарушителей компорядка. Затем он взял деревянную ручку (последний раз я видел такую шестьдесят лет назад в кружке у Симыча), обмакнул ее в стеклянную чернильницу. — Ваше фамилие?

— Карцев, — сказал я.

— Чудно, — сказал дежурный. — Фамилие китайское, а звучит вроде как наше. А вы к нам со шпионскими целями или же просто так?

Тут я, честно говоря, немного струхнул. Начнут шить шпионаж, потом не отобьешься.

— Ладно, — сказал я, — ребята. Хватит валять дурака, я не китаец, я пошутил.

— Пошутил? — переспросил дежурный и переглянулся с питекантропом. — Что значит, пошутил? Значит, вы не китаец?

— Ну конечно же, не китаец. Вы когда-нибудь видели китайцев? У них глаза узкие и черные, а у меня выпуклые и голубые.

— Ах, так ты не китаец! — взбеленился вдруг дежурный. — Если ты не китаец, то мы с тобой сейчас иначе поговорим. Тимчук! А ну-ка врежь-ка ему по-нашему, по-коммунисски!

У этого Тимчука кулак был как пудовая гиря. Мне показалось, что я ослеп не только от удара, но и от гнева. Плюясь кровью и ничего не видя перед собой, я ринулся на Тимчука и, если б достал, разодрал бы ему, наверное, всю морду. Но тут в дело вступили доминошники. Все вместе они скрутили меня, завернули руки за спину и повалили на пол.

— Гады! — кричал я. — Да что же это вы делаете!

Меня прижали носом к шершавому вонючему полу. Я брыкался, вырывался и орал благим матом, когда они выворачивали мне суставы.

— Сволочи! — кричал я. — Бандиты! А еще коммунисты!

— Комсор дежурный, — разобрал я голос Тимчука. — Вы слышите, он против коммунистов кричит.

Я хотел возразить, что я не против всех коммунистов, а только против плохих коммунистов, за хороших коммунистов. Но мне еще крепче завернули руки, и сквозь собственный вой я услышал лязганье ножниц вокруг моих ног.

— А теперь поднимите его, — сказал дежурный.