Казанова - Иен Келли

Понемногу Казанова пришел к выводу, что его заточение не будет похожим на короткое и суровое пребывание в форте Сант-Андреа. Постепенно его ум стали занимать лихорадочные мысли о побеге. Отсюда еще никто не бежал. Но Казанову окружали не метровые каменные стены тюрьмы Поцци, он сидел в здании дворца, средоточии венецианского властолюбия и политического разложения. Он полагал, что если сумеет выбраться через пол или потолок камеры (они были из дерева и терраццо, смеси цемента и мраморной крошки) или на свинцовую крышу, то уж, конечно, сможет и сбежать, используя неразбериху дворцовой жизни.

Дни складывались в недели, недели — в месяцы, и вот уже лето перешло в зиму. После девяти месяцев заключения бледному и страдающему болями в спине Казанове позволили наконец выходить из тесной клетки на регулярные прогулки. Его вывели не на воздух открытого двора Поцци, но в полутемный мощенный камнем подвал внизу дворца, над которым находилась сенаторская лоджия. Свод тут поддерживали маленькие кирпичные колонны, и позади одной из них Казанова, возле кучи бумаг о средневековых процессах, нашел острый кованый клин, похожий на те, что поддерживают тяжелый потолок Тинторетто и сотнями вбиты на чердаке. Спрятав находку, Джакомо пронес ее в собственную камеру.

Это обнаруживает новую сторону характера Казановы, а также и его рассказа — в течение месяцев заключения он лишь изредка терял позитивный настрой и позднее с веселостью описывал проведенное там время. Он был убежден, что сбежит. Заложенное в него природой стремление к успеху, которое прежде помогало ему одержать победы на любовном поприще и в свете, теперь вело его к, казалось бы, недостижимой свободе. Терпеливо и настойчиво, в одиночестве он проделывает острым клином дыру в дощатом полу своей камеры, обнаруживая под деревом слой терраццо и строительного раствора. Он трудится несколько недель, работая клином и уксусом (терраццо разрушается даже от слабых кислот), который приносит ему как приправу к еде услужливый Лоренцо. Знай он, что находится над Залом инквизиторов, вряд ли бы ему пришел в голову план сбежать ночью, подкупить, обмануть и просто спокойно прогуливаясь выйти из дворца.

К концу августа 1756 года он проделал в полу дыру достаточного размера, снизу ее маскировали богато украшенный полоток и панно Тинторетто. Каждый день он прикрывал своей кроватью то, что сделал ночью, — раскрошенное дерево и горсти терраццо. Внезапно 25 августа 1756 года Лоренцо сообщил Джакомо, что его переводят в другую камеру. По иронии судьбы, Брагадин похлопотал о незначительном улучшении условий содержании Казановы, но сделал это в самый неподходящий момент. У Джакомо осталось время лишь спрятать железный клин в стуле, который, как думал узник, перенесут в его новую камеру. Разумеется, дыру вскоре обнаружили.

Когда его спросили, где он достал инструменты для подготовки побега, Казанова холодно ответил тюремщику: «Их принесли вы». Это был гениальный ход. Лоренцо, боявшийся потерять работу из-за царившей вокруг атмосферы подозрительности и доносительства, решил, что ему будет безопаснее за собственный счет заделать дыру и просто пристальнее следить за Казановой: Джакомо поместили в камеру по соседству с комнатой стражи.

Новая, более просторная камера располагалась над Залом цензоров у дальнего восточного крыла дворца и была обращена в сторону Рио-ди-Палаццо, тюрьмы Поцци и нынешнего отеля «Даниэли». У Казановы появился сокамерник — тюремный доносчик Сорадачи, с которым они не слишком поладили. А еще венецианец стал обмениваться книгами с заключенным из соседней камеры — с противоположной стороны коридора сидел священник Марино Бальби. Камера Бальби была над Залом ларца. Казанова и он общались посредством записок, которые вкладывали в книги, и товарищи по несчастью быстро признались друг другу в желании сбежать. После попытки бегства стены и пол в камере Казановы регулярно осматривали, однако потолок не проверяли. Джакомо обратил внимание на то, что Бальби разрешают держать большую коллекцию религиозных рисунков и картин, которыми тот завесил потолки в камерах обоих заключенных, и разумно предположил, что Бальби сможет пробить потолок и пролезть в пустое пространство сверху над обеими камерами, а результаты своего труда до поры до времени прятать под картинами. Это действительно была очень странная тюрьма. Казанова передал Бальби железный клин, вложив его в Библию — «подставку» под горячим блюдом с пропитанными маслом ньокками, Казанова никогда не упускал кулинарные подробности, — и спустя еще несколько недель священник вылез через дыру в потолке.

С небольшими затруднениями он протискивается в узкое пространство между деревянным потолком камер и свинцовой крышей дворца. Ночью 31 октября 1756 года Бальби пробивает отверстие в камеру Казановы и вместе они ищут слабое место в свинцовой крыше над ними. Ни Сорадачи, ни сокамерник Бальби не подняли бы тревогу, по ночам узники Пьомби могли рыдать, кричать или умирать, но к ним бы так никто и не пришел. Поэтому, как посчитал Казанова, у них есть вся ночь на поиски возможностей побега, а 1 ноября — в День всех святых — во дворце не будет ни инквизиторов, ни сотрудников канцелярии и инквизиции. Венецианское правительство придерживалось церковного календаря.

Казанова сумел сделать лаз на крышу. Той ночью было полнолуние, и он боялся, что если высунутся, то их длинные тени увидят. Пара сообщников подсчитывала имеющееся время. В конце концов то ли облако, то ли перемещение луны дало им основание счесть, что настал безопасный момент. Казанова и Бальби поднялись на крышу. В «Истории моего побега», опубликованной в 1787 году, и в «Истории моей жизни» описывается все их головокружительное героическое приключение, которое включало в себя также изготовление веревки из простыней, поиск лестницы и опасные трюки, которые проделывал Джакомо на желобе крыши на высоте девяносто футов над каналом Рио-ди-Палаццо. Казанова рассказывает о событиях той полной опасностей, страха и отчаянной решимости ночи с таким виртуозным мастерством и артистизмом, что даже недоброжелатели Казановы признавали — эта его история превосходна. Современники Джакомо верили каждой ее детали, даже венецианцы. Поскольку ущерб, причиненный дворцу Казановой и Бальби, был возмещен, то затраты на восстановление зафиксированы в финансовых отчетах, хранящихся в венецианских архивах.

Беглецы снова проникли внутрь дворца в ночь с 31 октября на 1 ноября, нашли там узкую каменную лестницу и спустились, очутившись перед стеклянной дверью. «Я открыл ее и увидел, что попал в зал, который помнил [с момента ареста]». Казанова был в помещении инквизиции, откуда уходили коридоры в Квадратный атриум — верхней площадке Золотой лестницы Дворца дожей. Сановники обычно держались правой стороны, поворачивая в государственные залы и палаты, а не влево — в помещения инквизиции, где с рассветом 1 ноября 1756 года оказались взаперти Казанова и Бальби. Они застряли там и обдумывали свои довольно мрачные перспективы, разглядывая работу Тинторетто — портрет дожа Джираламо Приули с мечом справедливости. Теперь они переоделись в принесенную с собой одежду, в которой их арестовали, а перед тем, как покинуть камеру Казановы, им удалось подстричь бороды (Сорадачи был брадобреем), поэтому когда стражник заметил их в окне Квадратного атриума, над Лестницей Гигантов Дворца дожей, то принял их за случайно запертых там придворных, — вероятно, такое в этом во всех смыслах византийском здании периодически случалось.