Научись любить, если сможешь - Евгения Ник

стакан и наливает в него воду. Осушает почти залпом, а затем с силой швыряет его в раковину, и тот громко разбивается.

— Сука! — выдает сквозь зубы. На меня не смотрит. Тут же открывает дверцу под мойкой и достает мусорное ведро, в которое начинает скидывать осколки стекла. — За это компенсирую, — бросает мне.

— Не надо.

Мне кажется, что лицо Миши стало сероватого оттенка. Губы шевелятся в немой речи, а затем он закусывает нижнюю губу, усмехается и запинывает ведро обратно под мойку. Моет руки. Разворачивается ко мне и опирается о край кухонного гарнитура. С шумом выдыхает. Сжимает руками края столешницы.

— А ведь я тебе изначально предлагал отношения без обязательств. Без игр в настоящую семью, а ты мне что? У нас разные цели… Ля-ля-ля тополя… Как ты там лечила? Это ж ТЫ хотела все по-серьезному, а теперь все, сдуваемся как шарик? — выдыхает и опускает голову. — Пиздец…

— Миш. Я не хочу однажды стать для Юли монстром, как когда-то для меня стал мой отчим.

— Где ты и где Толик? Ау? А знаешь что? Я, пожалуй, процитирую твои же слова: “Научись любить, если сможешь”. Мне кажется, что это относится и к тебе Мурашка. И поверь мне, тот, кто любит, никогда не станет монстром, о котором ты говоришь. Нашла с кем себя сравнивать.

— Я хочу быть с тобой и к Юле притягиваюсь. Вы стали дороги мне, но я боюсь, — слезы собираются на глазах и крупными каплями срываются с ресниц. — Сегодня на работе коллега подумала, что я и Юля родственницы, и даже сравнила нас как маму и дочь. И… и все, меня тут же накрыло. Миша, я ведь даже не знаю, что такое нормальная мама! — срываюсь на крик. — У меня ее, проще сказать, и не было, и отца не было. Только ублюдочный отчим, который… — затыкаюсь, понимая, что нахожусь на грани того, чтобы вывалить на Мишу всю мерзость своей жизни. Нет, не могу рассказать такое.

— Ч-черт! — тихо бросает он, тут же рвется ко мне и заключает в объятия. — Ты уже не как они только потому, что рассуждаешь об этом. Да и вообще, как ты могла сравнить себя со своей недоматерью и уж тем более с Толиком? Мур, да и я сам кипятком ссусь от нервяка. Потому что боюсь, что ты слиняешь от нас и Юлька будет страдать потом, что потеряла тебя. Думаешь, мне просто? Думаешь, я не прокручиваю сутками в своей башке все самые дерьмовые варианты исхода событий наших отношений?

— Тебе тоже страшно? — выдаю на шепоте, прислушиваясь к его сердцу.

— Очень. Она самое дорогое, что у меня есть. А не так давно появилась и ты, та, от которой я также теперь не готов отказаться.

Сталкивается взглядами и все, накрывает чем-то диким. Хочется вжаться в него, слиться в единое целое и никогда не разделяться. Миша ведет рукой вниз, ныряет под рубашку, находит застежку бюстгальтера и ловким движением расстегивает его.

— Утром еле сдержался, сейчас все. Прости, Мур, но ты так и просишься, чтобы тебя наказали за все мои нервы.

Гора подхватывает меня и утаскивает на диван. Не очень ласково кидает на него и заваливается сверху, попутно сдирая с себя футболку-поло. Накрывает мои губы жадным и глубоким поцелуем. Шаря руками по взбудораженному телу.

— Долбанные тряпки, — ворчит в нетерпении. Задирает вверх мою юбку, которая скручивается поясом вокруг талии. Снимает через голову рубашку и бюстгальтер, который так и болтался на мне расстегнутым. И я остаюсь в одних лишь трусиках.

— Мур, все, я не могу больше терпеть, — Миша привстает на колени, быстро дергает ремень. Затем чертыхается и встает с дивана.

Звук расстегивающейся молнии на ширинке, шуршание ткани по коже, еще шуршание. Боюсь даже голову повернуть в его сторону. Часто дышу, елозя по дивану и сжимая ноги. Миша вновь накрывает меня своим телом. Только сейчас это контакт двух обнаженных людей. Кажется, что вся моя кожа горит и готова в любой момент начать плавиться. Внизу живота скручивается тугой узел, а клитор до боли напряжен и требует касаний, трений, совокупления двух организмов. Сжимаю ноги еще сильнее и чувствую, как от этого движения, спереди на трусиках появляется мокрое пятнышко. Миша, словно почувствовав это, запускает руку вниз, проникает под тоненькую ткань и погружается в мою влажную гавань.

— Мураш, да ты насквозь мокренькая, — выдает с улыбкой. Обхватывает рукой ствол своего эрегированного члена и начинает водить им по моим складочкам, размазывая тягучую, прозрачную влагу. А затем упирается головкой и тут меня прошибает паникой.

"Он же… не в курсе, что я девственница!" — успеваю подумать.

— Миш… Миша… я должна тебе, что-то сказать, я… — начинаю, но давление становится сильнее, а в следующую секунду, он рывком проникает и я вскрикиваю от жуткой боли. В тот момент, когда моя девственная плева под его натиском порвалась, мне казалось, будто сотня ножей, разом проникли внутрь меня и разрезали на тонкие лоскуты. С мучительным стоном и слезами складываюсь, как старая раскладушка, и пытаюсь поймать крохи живительного воздуха. В висках долбит, сердце того и гляди выскочит из груди.

Больно! Как же это больно!

— Мур? — Миша выходит из меня и пялится на своего окровавленного “дружка”. — Какого… — тянет он и переводит недоумевающий взгляд на меня.

Глава 37

Лара

Взгляд Горы мечется в панике на член, на меня, на член, на меня…

— Твою ж мать! — выругивается тихо, сквозь зубы. — Это ведь не месячные? Ты девственница?

— Угу… — тихо скулю и всхлипываю.

— Охренеть, палеонтологический музей мне достался, — пребывая в каком-то шоке, бубнит себе под нос.

— Чего? — пищу в возмущении, забывая ненадолго про жгучую боль.

Миша вздрагивает и только сейчас приходит в себя.

— Да моя ж ты малышка! — подгребает к себе, крепко обнимает, гладит по волосам и дышит, выпуская горячие отработки воздуха мне в волосы, чувствую, как быстро колотится его сердце, а тело немного подрагивает. Самого колошматит не меньше меня. — Мур, дай посмотрю, что все нормально?

— С ума сошел? Нет! Даже не думай, — вскидываю голову и смотрю своими зареванными глазами, одновременно страдая от боли и сгорая от стыда.

— Прости, я даже не думал, что… — запускает пальцы себе в волосы и, вздернув ввысь брови, лохматит себя, создавая на голове бардак. — Пиздец. Я не ожидал, что в двадцать два года ты еще… — недоговаривает до конца и внезапно выдает улыбку. — … Девочка, — глаза счастьем заблестели. — Получается, моя девочка. Была. А теперь женщина.

— Миша, иди