Когда возвращается радуга. Книга 1 - Вероника Горбачева

Но главное — Хромец долго потом беседовал с Главной Смотрительницей. И о чём-то распорядился. Будь это приказ о казни нерадивой одалиски — ту уже зашивали бы в мешок, не посмотрев на позднее время, но в большом гареме и в прилегающих к нему покоях было тихо. Значит… Кекем пока не трогают. И, возможно, даже наградят, перенеся на неё частичку благоволения, уделяемую франкскому посланнику. А что самое неприятное — пусть и издалека, но она чем-то заинтересовала султана, и теперь он может пожелать её увидеть…

В задумчивости Гюнез сперва не расслышала, о чём ещё толкует её маленький доносчик. Переспросила.

Капа-агасы убежал в северный флигель? Постой-постой, что за новости?

Выслушав до конца, опустилась на ложе, прикрыв лицо руками, словно испугавшись новостей. Потом, словно очнувшись, подозвала мальчишку к себе.

— Беги к нему, — приказала жёстко. — И скажи: пусть побережётся и не делает самых больших глупостей! Понял? Так и скажи. И передай: одобряю его действия и желаю одолеть болезнь, но…

И прошептала на ухо мальчику несколько слов.

Заставила повторить. Удовлетворённо кивнула. Нашарив за поясом сумочку, извлекла золотой, сунула в руки ошалевшему евнуху.

— Беги, да будет твоя память острейшей! Не растеряй ни единого слова, я потом проверю, всё ли ты правильно передал.

После спешного отбытия мальчишки лихорадочно вскочила, принялась мерять большую комнату крупными неженскими шагами.

— Тут надо действовать тоньше, — бормотала. — Тоньше… У этого болвана хватит ума запихнуть её в барак вместе со всеми, тогда уж никто не поверит в случайность… Здоровую с виду девку — и к тифозным, просто так… Что там недавно про неё говорили? Нет, не про неё, а про мать… Вот оно! Михмир, где ты?

Верная турчанка выползла из дальнего угла, где до сей поры сжималась в комок на своём крошечном диване, дабы не привлекать внимания госпожи.

— Отправляйся в хамам. Прямо сейчас. В отделение для прислуги… Нет! Сама туда не суйся, вызови сперва главную кальфу и поговори с ней. Скажешь следующее…

Глядя в лицо прислужницы, чётко и внятно проговорила несколько слов. И высыпала из мешочка за поясом несколько золотых монет.

При виде их искажённое сперва ужасом лицо рабыни застыло.

— Это — тебе, — внушительно произнесла госпожа. И выделила Михмир одну из монет. — Пять отдашь кальфе, пусть сама решит, сколько себе оставить, сколько дать кому следует. Всё поняла? Проговоришься — останешься без языка.

Судорожно сглотнув, девушка сжала в кулаке монеты, свою — запихнула за щёку…

И умчалась.

Ей было, за что терпеть срываемое на боках и спине дурное настроение хозяйки.

А Гюнез вдруг успокоилась.

Всё будет хорошо.

Приложила руку к животу. Нежно заулыбалась.

Спи, мой дорогой шахзаде… И упаси тебя Аллах родиться девочкой. Придушу.

* * *

Гарем, перечёркнутый задёрнутыми занавесями на отдельные опочивальни для каждой десятки одалисок, давно уж спал. Вернее, считалось, что спал. Временами кое-где слышались шепотки, хихиканья, вздохи… Отбытие товарок на хальвет, пусть не к самому Повелителю, а к знатным иноземцам, затем триумфальное возвращение не могли пройти бесследно. Девушки из новеньких — те поначалу недоумевали: чего же тут хорошего — быть подаренным, как бессловесная скотина? Но те, кто постарше, ласково поясняли, что положение одалиски при гареме — тоже, собственно, мало чем отличается от… не от скотского, конечно, но от рабского. Этим счастливицам, что сегодня стали притчей во языцех, ещё повезло, что подарили их молодым и отважным франкам, судя по рассказам — великодушным и щедрым: а могли попасть и к седым старцам со своими причудами, бессильем и возможной злобой, вымещаемой потом на «подарке»… А кто подарил-то? Тот самый Повелитель, их хозяин, владелец. Так что — помалкивайте, желтопузые, да учитесь, как тут правильно жить…

А глубокой ночью послышались за дверьми шаги многих пар ног, но в основной гарем не прошли — свернули у входа на лестницу, застучали уже наверху, в особых покоях, где почивали хоть раз удостоенные внимания Пресветлого, да куда перевели вчера удачливых наложниц после возвращения с почётной миссии… Тут уж внизу разом стихли все вроде бы случайные звуки. Гарем прислушивался.

И почему-то на рык непрошенных гостей отвечал голос не Нухи-ханум, а её помощницы Ясмин. Сперва протестовал, но затем умолк.

Потом стукнули в двери — там, наверху, — громко, требовательно. Послышался фальцет Мусы, помощника капа-агасы. В его скороговорке можно было различить: Кекем… мать… встречалась… по распоряжению…

— Мама! — вдруг отчаянно вскрикнула одна из девушек там, наверху. — Как же так? — Почему…

Её прервали. Зачастила о чём-то Ясмин, растревоженно запричитали остальные девы…

— Ма… — коротко вскрикнула Кекем. И зарыдала.

Нижний гарем, казалось, перестал дышать, когда её, плачущую, выводили — или, похоже, выволакивали на руках вниз по лестнице, прочь.

— Ясмин-хатун, а вы с нами, — пропищал Муса. — Чтобы видели, что всё по закону, как надо…

И всё стихло. Будто приснилось.

Задрожав, наложницы попрятались под одеяла. Благодаренье Аллаху, не с ними, не их, не теперь… Что-то непонятно-страшное промелькнуло, не задев, и прошло. Надо жить дальше, не задавая лишних вопросов.

Марджина, прислушавшись к наступившей тишине, уловила наверху приглушённые всхлипы. Не сговариваясь, они с Нергиз сбросили одеяла и потянулись за ночными халатами.

— Наверх! — шепнула нубийка. — Сперва узнаем всё там.

В комнате «подарков» царил хаос. Вроде и вещи все на своих местах, и ничего не разбито — но казалось, будто прошёл какой-то всесокрушающий шторм, унёсший тысячи жизней, лишив оставшихся крова и пропитания. Девушки сидели бледные, как мел, на своих постелях, и что-то шептали, будто молились, одна Ильхам решительно выхаживала посреди комнаты, думая, думая… Порывисто обернулась на скрип открываемой двери.

— Что случилось? — без предисловий затребовала Марджина. — Куда её увели?

— Сказали — её мать умерла от тифа, — пробормотала Ильхам. — А ведь Ясмин что-то пыталась сказать, будто и не от этой болезни, и не умерла, но Муса её чуть не ударил: молчи, говорит, если сама толком не знаешь… Приказано: девицу Кекем проводить к лекарице Фатьме, она сейчас в хамаме, да проверить, здорова ли. Потому что часто встречалась с матерью, а та в этом же флигеле жила, где уже двое умерли от тифа.

— Врут, — тихо, но убеждённо ответила всезнающая Нергиз. — Клянусь Аллахом, врут! Мэг увезли с грудной болезнью, какой там тиф?

Хайят вдруг истерически разрыдалась.

— Слава Богу… А я так испугалась…

Остальные вздохнули с облегчением, но тотчас виновато переглянулись.