Впервые в Библии - Меир Шалев

Надо заметить, что эта война с аммонитянами имела еще одну особенность. То была первая война Давида, в которой он не принимал личного участия. Еще до нее и в другом месте воины Давида потребовали однажды, чтобы царь не подвергал себя опасности на поле боя, и теперь он вдруг надумал выполнить их требование, да с такой рьяностью, что не отправился даже навестить своих солдат для поддержания их боевого духа. Он остался в своем дворце в Иерусалиме, и это внятно свидетельствует, что из шести его былых достоинств — храбрости, ума, красоты, воинского искусства, умения играть на гуслях и того, что «с ним Господь», теперь остались только четыре: его разумность, как показало само решение начать войну, уже не столь велика и впечатляюща, как раньше, и храбрость его тоже слегка сомнительна. А под конец всей этой печальной истории он утратит и самое главное из этих достоинств: «с ним Господь», — без которого не имеют никакой ценности и все остальные.

То обстоятельство, что Давид остался в Иерусалиме, автор намеренно упоминает дважды. В начале 11-й главы 2–й книги Царств он говорит: «Через год, в то время, когда выходят цари в походы, Давид послал Иоава…», — а затем: «Давид же оставался в Иерусалиме». А следующий стих снова подчеркивает этот факт: «Однажды под вечер, Давид, встав с постели, прогуливался на крыше царского дома». И действительно, это нечто новое в биографии Давида: его военачальник, его воины, слуги и вообще «весь Израиль» воюют с аммонитянами из-за глупого дипломатического инцидента, а он сам почивает в это время в своих покоях и, сладко поспав после обеда, выходит на плоскую крышу дворца насладиться прохладным и чистым иерусалимским воздухом.

Стоя на высокой дворцовой крыше, Давид увидел внизу купающуюся женщину, «а та женщина была очень красива». Красота незнакомки, ее нагота, да и подглядывание исподтишка пробудили в нем желание. Царское положение, власть, избалованность человека, привыкшего, что его все любят, — все это давно освободило Давида от любых сдерживающих начал, даже если он их имел когда-то. «И послал Давид разведать, кто эта женщина?» То бишь велел одному из слуг выяснить, кто она. Слуга выяснил и вернулся с ответом: «Но ведь это Бат-Шева, дочь Элиама, жена Урии Хеттеянина»[72].

В формулировке ответа и в его интонации слышатся удивление и некая попытка предостеречь. Удивление звучит в слове «ведь», которое словно говорит: да как ты осмелился даже думать об этом? А предостережение — в самой информации: это ведь жена одного из твоих героев, который как раз сейчас сражается за тебя на поле боя. Возможно даже, что здесь говорит не один человек, а двое, а то и трое взволнованных прислужников, — они дополняют друг друга, не осмеливаясь открыто сделать замечание царю, но осторожным намеком предостерегая его от сластолюбивых намерений и возможных последствий.

Царь, однако, не испугался и не отступил. Сообщение о том, что муж этой женщины находится на поле битвы, не вызвало у него смущения, а лишь убедило в том, что ему представляется редкий случай. Он тут же снова послал своих слуг, но на этот раз, чтобы «взять ее». «И она пришла к нему, и он спал с нею» (2 Цар. 11, 4). Глагол «взять» показывает, что инициатива принадлежала Давиду: что же касается Вирсавии, нам трудно что-либо сказать. Вполне возможно, что она «пришла к нему» добровольно, но лично мне в этом глаголе «взял» слышится грубое насилие с его стороны и безвыходность — с ее. Глагол «взять» многократно появляется в Библии, когда мужчина берет женщину в жены, но здесь ситуация совершенно другая. Здесь речь идет о мужчине, который берет себе женщину, принадлежащую другому мужчине: «И она пришла к нему, и он спал с нею».

Как я уже отметил выше, Давид с самого начала этой войны не проявил того благоразумия, что было свойственно ему в юности. Это нашло продолжение и теперь, в его неосторожном увлечении. Вирсавия, которая как раз тогда «очищалась от нечистоты своей», то есть была после месячных, сразу же забеременела. «И послала известить Давида, говоря: я беременна. И послал Давид сказать Иоаву: пришли ко мне Урию Хеттеянина. И послал Иоав Урию к Давиду».

Эта близость разных форм глагола «послать» не случайна. Она заставляет нас обратить внимание на обилие посланников и посланий, появляющихся в этом эпизоде. Рассказ начинается с того, что «Давид послал Иоава» на войну, переходит к слуге, посланному выяснить, «кто эта женщина», продолжается словами: «Давид послал слуг взять ее» — и завершается посланием Вирсавии о ее беременности, посылкой приказа Давида прислать к нему Урию и, наконец, присылкой самого Урии. А при дальнейшем чтении текста оказывается, что глагол «послать» появляется в нем и далее, снова и снова.

С точки зрения чисто литературной все эти многочисленные «посланники» и «послания» указывают на отсутствие прежней, живой связи между Давидом и его людьми, между его и их реальностью: они находятся на поле боя, а он остается во дворце. Они сражаются, а он дремлет на своем ложе. Они на земле, а он на крыше. Они делают свое дело сами, а он шлет посланников и действует через них. Они осаждают для него Равву, а он подглядывает за купающейся женщиной, берет ее силой и спит с ней, в то время как ее муж сражается за него на поле боя.

Сейчас, когда Вирсавия сообщила ему о своей беременности, Давид не ответил ей ни словом. Он оставил ее в мучительном ожидании, напряжении и страхе — что теперь произойдет? Что будет с нею? Сам Давид меж тем посылает нарочного к Иоаву, своему военачальнику, и велит прислать к себе Урию. Его расчет ясен: Урия приедет в Иерусалим, переспит с женой, и беременность будет приписана ему. И отношение Давида к Вирсавии тоже теперь очевидно: он удовлетворил свое желание, и больше она его не интересует.

Урия прибыл в Иерусалим и представился во дворце, и Давид сделал вид, что пригласил его, чтобы услышать подробный рассказ о ходе осады. Он осведомился о «положении Иоава, и о положении народа, и о ходе войны», а потом послал его домой. «Иди домой, и омой ноги свои», — сказал он ему тоном дружеского приказания. Как уже сказано, его расчет очевиден и ясен читателю, но не исключено, что он был ясен и Урии, ибо тот не пошел домой, а остался в пределах дворца и пошел спать с царскими слугами.

Понял ли Урия, что произошло? Читатель не может быть вполне уверен в этом, но у него есть много причин ответить положительно, как на основании явно сказанного в Библии, так и на основании сказанного между строк. Урия не влетел во дворец с неба и не прокрался в него тайком. Он прошел через городские ворота, потом остановился и представился стражникам у дворцового входа, несколько царских слуг проводили его внутрь и объявили о его приходе в дверях царской канцелярии. Много глаз видели его, и он тоже видел эти глаза — устремленные на него, избегающие его взгляда, опущенные к земле. Он понял, что случилось что-то нехорошее.

Это незаурядный случай — быть вызванным вот так с поля боя во дворец. Урия наверняка спросил себя, зачем его вызвали, и во дворце было немало людей, хорошо знавших ответ. Давид, как мы помним, не особенно остерегался. Он послал людей взять Вирсавию, и люди привели ее к нему. Все видели, как она шла по коридорам, когда приходила и когда уходила. Назавтра царские слуги убирали спальню, меняли простыни и обменивались взглядами. Кто знает, возможно, слухи достигли и поля боя. Расстояние от Иерусалима до Раввы невелико. Быстрый всадник покрывает его за каких-нибудь два дня, а между дворцом и полем боя, безусловно, действовала регулярная система связи с помощью гонцов.