Глаза Клеопатры - Наталья Миронова

Нина улыбнулась своей нелепой фантазии. Разве этих титанов могло занести в литовский ресторанчик? Не говоря уж о том, что Каунт Бейси двадцать лет как в могиле. Но все равно кто-то играл классно.

Официант принес меню. Они долго выбирали, советовались, решали, перерешали и наконец заказали.

— Теперь смотри, — предупредил Бронюс.

Официант вернулся и, ни о чем не спрашивая, ничего не уточняя, расставил закуски и напитки именно так, как они заказывали. Позже он то же самое проделал и с основными блюдами. Он возникал у стола бесшумно, совершенно незаметно, это было даже немного жутко.

— Как он это делает? — спросила Нина.

— Пятрас — великий профессионал.

Нина заказала форель, и Пятрас посоветовал ей взять шабли. Нина бросила испуганный взгляд на Никиту: она знала, что это очень дорогое вино. Но он лишь улыбнулся и одобрил заказ, не дав ей заглянуть в карту вин. Вино оказалось чудесным, форель тоже.

Невидимый пианист перешел на Вила-Лобоса.

— Кто это так замечательно играет? Я и не знала, что в Литве есть такие блестящие пианисты.

— Да это как раз один из ваших, — весело откликнулся Бронюс. — Классный парень. Мы потом к нему подойдем.

— Хорошо. Я думала, после развала Союза все культурные связи между нашими странами оборвались.

— Как это оборвались, когда наш Карбаускис считается чуть ли не первым режиссером у вас в Москве! — возмутился Бронюс.

— И Кама Гинкас! И наш Някрошус часто к вам приезжает, — подхватила Нийоле.

— А наш Будрайтис вообще советник по культуре при посольстве в Москве. И наша Дапкунайте все время у вас в кино звездит.

— Все, сдаюсь, сдаюсь! — Нина со смехом вскинула руки вверх.

— А у нас в прошлом году гастролировал ваш Басков, — добавила Нийоле.

— Ну, это неравноценный обмен, — возразила Нина.

— Она в него влюблена, — вставил Бронюс, кивнув на Нийоле.

— Ни в кого я не влюблена, — возмутилась Нийоле и даже стукнула его кулачком. — Тем более в какого-то глупого Баскова.

— Я даже не знаю, как он поет, — призналась Нина. — Как увижу его по телевизору, сразу переключаю. Боюсь подхватить сахарный диабет.

— Почему сахарный диабет? — не понял Бронюс.

— Ну, он такой сладкий…

На этот раз все рассмеялись. Все, кроме Никиты.

Он опять вспомнил Оленьку. Она обожала певца Баскова. Однажды прямо призналась, что считает его идеалом мужчины. «Такой гламурный!» — восклицала она.

Как он мог на ней жениться? Никита задавал себе этот вопрос бессчетное число раз и ответа не находил. Ей было чуждо все, что любил он. Природа, музыка, поэзия — всего этого для нее не существовало. И в этом ресторане ей понравилась бы разве что цена шабли: сто пятьдесят евро за бутылку. Оленька любила все дорогое, шикарное, гламурное… Но с ней было хорошо в постели… по крайней мере, поначалу. Никита так и не узнал наверняка, была она искренна хотя бы в постели или нет. Ему уже было все равно. Когда отношения испортились окончательно, Оленька довольно цинично призналась ему, что их встреча на автосалоне была неслучайной, что она хотела поймать мужа. И поймала. Но секс — пока они не потеряли интерес друг к другу — был бурный, откровенный, насыщающий.

А сейчас рядом с ним сидела женщина, с которой он мог поговорить о чем угодно. Они читали одни книги, любили одну музыку, говорили на одном языке. Но она держалась отчужденно, и не было между ними никакой близости, хотя они и проводили вместе каждую ночь. Нина никогда не стукнула бы его кулачком, как только что Нийоле стукнула Бронюса.

Особенно тяжелое впечатление произвело на Никиту то, что произошло всего несколько часов назад. Собственно, ничего не произошло. Они с Бронюсом, напившись пива и налюбовавшись на башню Гедимина, вернулись на улицу Лиейклос и поднялись в квартиру. Никита пошел на кухню кормить Кузю, а Бронюс, лучше ориентирующийся в литовском Интернете, нашел для друга хороший мотель близ Тракая. Он даже специально позвонил туда и удостоверился, что пускают с собаками. Когда Никита вернулся в кабинет, Бронюс все это ему изложил и спросил, заказывать ли коттедж. К счастью, в эту самую минуту Нийоле позвонила ему на сотовый, он ответил, а Никита тем временем забронировал места сам и положил трубку стационарного телефона. Не мог же он объяснять другу, что ему нужно два коттеджа! Но положение вышло щекотливое. А если бы Нийоле не позвонила в эту самую минуту? Мысль о ненатуральности их отношений с Ниной мучила его всю дорогу.

Тут Нина оглянулась и, словно почуяв неладное, незаметно взяла его за руку под столом.

— Что-то не так? — спросила она шепотом, придвинувшись к нему.

У Никиты так сильно стукнуло сердце, что он едва справился с собой.

— Порядок, — шепнул он в ответ, а вслух спросил громко: — Ну что, все поели? Кто-нибудь еще чего-нибудь хочет? Как насчет десерта?

— Здесь подают чудное мороженое, — возбужденно заговорила Нийоле, наклонившись к Нине через стол. — Фирменное, они сами его делают. Давай?

— Давай, — радостно согласилась Нина. — И кофе.

Пятрас материализовался, словно почувствовал, что он нужен. Опять все четверо заказали разное, и опять он точно поставил перед каждым именно то, что было заказано.

Нина заказала пломбир с горячим шоколадом, и он оказался изумительным. Она с улыбкой посмотрела на Никиту, и он глазами показал ей, что у нее на губах остались следы шоколада. Она отерла губы салфеткой, вытащила помаду и зеркальце и быстро, незаметно подкрасилась.

— Ну, теперь пойдем знакомиться с Мишей, — провозгласил Бронюс, когда с десертом было покончено.

Они встали из-за стола и, попетляв между «островками», нашли невидимого доселе пианиста. Он оказался русским, а точнее, еврейским парнем по имени Миша Портной. И Бронюс, и Никита его хорошо знали. Час был уже поздний, и Миша начал играть «для друзей». У него были потрясающие музыкальные пародии, он выделывал на фортепьяно немыслимые фокусы, играл на черных клавишах костяшками сжатых в кулаки пальцев нечто похожее на китайскую музыку, заставляя своих слушателей смеяться до слез. Подтянулись и другие посетители ресторана, ему стали давать деньги, просили сыграть или повторить какой-нибудь номер. Он играл и повторял.

Нине стало немного грустно.

— Какой талантливый парень, — сказала она. — И ему приходится пробавляться игрой в ресторане.

Никто ее не поддержал.

— Ну и что? — спросил Никита. — Все великие так начинали. И Армстронг, и Эдит Пиаф, и Глен Миллер. Никто этим не гнушался. Синатра пел в ночных клубах Лас-Вегаса чуть ли не до самой смерти.

— А даром, как говорил Шаляпин, только птички поют, — подхватил Бронюс.

— Он достоин того, чтобы выступать с концертами на эстраде, — не сдавалась Нина.