Елизавета. Любовь Королевы-девственницы - Наталья Павлищева

В тот день Елизавета была в ударе, она много шутила, смеялась и вдруг принялась вспоминать свое восшествие на престол.

– Я не была столь юной, как ваша королева, но, верьте, использовала данные мне годы с толком. Знала несколько языков, а некоторые даже лучше, чем свой собственный!

– Это весьма впечатляет для женщины…

– Ах, сложность не в том, чтобы научить женщину говорить. Куда труднее научить ее молчать в нужную минуту!

Она только что любезно написала на просьбу шотландской королевы, за кого же той выходить замуж: «Конечно, за английского либо шотландского джентльмена!» – и теперь чувствовала себя родственницей Марии вдвойне, словно собралась вести ее к алтарю собственноручно.

Елизавета прекрасно помнила, как ловко умеет Мелвилл уклоняться от необходимости говорить комплименты ей, очерняя при этом Марию Стюарт, потому больше на такие не напрашивалась, но при любой возможности норовила показать, сколь она превосходит шотландскую королеву. Просто делать комплименты было совсем нетрудно, Мелвилл с чистой совестью хвалил ее наряды, в которых Елизавета действительно знала толк, ее украшения, ее голос, ее умение танцевать или музицировать. И стихи хвалил, и меткость в стрельбе из лука, и игру на музыкальных инструментах. Королеву Елизавету было за что хвалить… Если бы при этом не требовалось утверждать, что она не просто прекрасна, а лучше всех, насколько легче было бы с ней общаться!

Однажды у Мелвилла зашел разговор об этом с Сесилом, с которым он даже подружился.

– Королева любит, чтобы ее хвалили. Не понимаю, умная женщина столь падка на лесть…

– Не скажите. В этом есть свой резон, и не малый.

– Какой резон, кроме удовольствия, может быть от лести?

– Сколько раз за сегодняшний вечер были произнесены слова о разумности Ее Величества и ее целомудрии? Не один десяток и еще столько же произнесут. Вы полагаете, это нужно только для ушей Ее Величества? Королева прекрасно знает себе цену и своему целомудрию тоже. Тонкая лесть приятна только тому, кому она предназначена, и тому, кто ее произносит. Остальных она раздражает. А вот такая откровенная… Ее Величество достаточно умна, чтобы грубую лесть отличить, более того, сама ее и провоцирует. Я долго не мог понять, зачем.

– А теперь поняли? – поинтересовался посол.

– Понял довольно давно. Сегодня вы не очень верите в эту лесть. А завтра? А через несколько месяцев? Те, кто ежедневно десяток раз слышит и произносит что-либо, в конце концов, сами в это поверят! Через пару месяцев при дворе вы и сами утвердитесь в исключительности Ее Величества. Кстати, это так и есть!

Посол изумленно смотрел на королеву, внимающую очередному придворному, заливавшемуся соловьем. А ведь верно!

– Интересно, это женская хитрость? – пробормотал он.

Сесил усмехнулся:

– У королевы редкое сочетание женской стервозности и мужской хватки. Имейте это в виду. Она непоследовательна там, где был бы тверд король, и на редкость тверда там, где женщина спасовала бы. Но временами это дает удивительные результаты.

Он вздохнул, и было непонятно, то ли осуждает, то ли восхищается. Пожалуй, и то, и другое.

Сесил уже отошел в сторону, беседуя с Уолсингемом, а посол все размышлял над его словами.

На сей раз королева снова повергла его в изумление. Она вдруг объявила:

– Моя кузина Мария не единожды заявляла свои права на английский престол. Не думаю, что она их имеет, но при известных условиях могла бы назвать дорогую сестрицу своей наследницей, причем первой очереди. Как вам известно, я не намерена выходить замуж, следовательно, трон не достанется моим детям. Поэтому я особенно придирчиво отношусь к выбору королевой Шотландии своего супруга, вы должны меня понять.

– О, да, Ваше Величество. Такая забота о судьбе королевы Марии, несомненно, делает вам честь! Кого бы вы посоветовали ей в мужья?

Елизавета широко улыбнулась:

– Мы поговорим об этом после танца. Я обещала гавот сэру Роберту Дадли. Присмотритесь к тому, как он ловок в танце. Поверьте, он также ловок во всем остальном!

Оставив Мелвилла беззвучно разевать рот, Елизавета встала, подавая руку Дадли и с неподражаемой грацией и улыбкой отправилась выплясывать. Посол прекрасно знал, что ей очень нравятся танцы, тем более те, которые изобилуют прыжками и быстрыми движениями. Но вот так прерывать разговор на полуслове ради танца с любовником?.. Это граничило с неуважением. Такова Елизавета, возразить нечего.

К Мелвиллу подошел граф Норфолк:

– Вас оставили скучать в одиночестве? Не обижайтесь и дождитесь окончания танца, после этого Ее Величество будет в куда лучшем настроении.

Хотелось сказать, что она и так весела и довольна, но Норфолк продолжил:

– Вы еще не хвалили ее новый наряд? Советую, согласно данным хранительницы гардероба, на него потрачена уйма денег и времени, а придуман сей шедевр самой королевой.

– Однако он того стоил. Королева Елизавета умеет одеваться.

– Да, количество ее платьев перевалило за тысячу! И не в деньгах дело, просто когда королева ставит необходимость срочно примерить новые шелковые чулки превыше ответа королю Испании…

– Сочувствую вам и сэру Сесилу.

– Уильям как-то умеет управляться с ее характером. Трудно с королевой-правительницей.

– Вы думаете, легче с королевой-кокеткой? – невольно вырвалось у Мелвилла.

Норфолк, вспомнивший недавний скандал с казнью поэта Шателяра, усмехнулся:

– Всем нам нелегко. Кто мог подумать, что наступят времена, когда править будут женщины?

– Наша пока не правит, только царствует.

– А наша правит, иногда весьма своеобразно. На днях Уолсингем получил удар туфлей, когда заикнулся о новых военных действиях.

– Ого!

– Да, запустила в него собственным башмаком, едва успел увернуться. Да еще и смеялась, что будь он и в делах столь же изворотлив, как в старании увернуться от летящей туфли, столько пользы бы принес!

Норфолк прекрасно понимал, что все эти сведения немедленно станут известны в Эдинбурге, а затем и по всей Европе. Пусть, о строптивости и решительности английской королевы должны знать все монархи Европы. Та, что смогла бросить туфлю в своего ближайшего советника, вполне способна решиться и на что-то против врагов или соперников.

Вернувшись на свое место после танца, Елизавета действительно казалась весьма довольной.

– Я найду достойного супруга дорогой сестрице, если только она намерена прислушаться к моим словам. И посоветуйте королеве, – Елизавета наклонилась почти к уху посла, – поменьше обращать внимания на чужих и побольше на своих собственных шотландцев и англичан. Свои всегда лучше, уверяю вас.

Взгляд королевы, конечно, был направлен на ее дорогого Роберта Дадли. И в Эдинбурге, и в Лондоне упорно ходили слухи об их любовной связи, хотя, сколько ни подкупали самые разные посланники самых разных камеристок, горничных или придворных дам, как ни выпытывали, ничего компрометирующего, кроме разве поцелуев в щеку при всех, обнаружить не могли. Мелвилл скосил глаза на Елизавету, неужели у них с Робертом Дадли действительно платоническая любовь? Тогда он совсем не завидовал Дадли, королева его от себя не отпускает ни на шаг, ни на кого посмотреть нельзя, супруга умерла, как же он живет, бедный?