Аэростаты. Первая кровь - Амели Нотомб

я знал, что Дедушка примет мою невесту. Оставалось выяснить, как именно.

В назначенный день я взял у матери машину и повез Даниель в арденнскую чащу. Бедняжка понимала, какой экзамен ее ждет, и была бледна как полотно. Я всю дорогу пытался привести ее в чувство, но тщетно.

Пьер Нотомб высился перед замком, как статуя командора. Девушка поздоровалась с ним, заикаясь от страха.

– Добрый день, мадемуазель, – церемонно отвечал он. – Вы неотразимы!

Его слова могли бы прозвучать любезно, если бы не презрительная интонация.

Мало-помалу взглянуть на предмет скандала собрались все Нотомбы. Даниель бледнела на глазах. Ее повели на прогулку в лес.

Дедушка все время следил за ней краем глаза.

– Вы совсем не смотрите на озеро, мадемуазель.

– Нет-нет, смотрю.

– И как вы его находите?

Обычно моя невеста за словом в карман не лезла. Но испытание было столь тяжким, что она растеряла их все. И потому ответила:

– По-моему, озеро миленькое.

Все мерзко прыснули. Симон решил продолжить этот цирк и спросил, как Даниель нравится лес.

– По-моему, лес радует взор, – пролепетала бедняжка.

Это был конец.

За обедом девушка не могла проглотить ни куска.

– А вы знаете, что, будучи женой посла, если вы все-таки ею станете, вы должны будете на протокольных обедах отведывать от каждого блюда? – бросил ей Пьер Нотомб.

Даниель взглядом призвала меня на помощь. Я ответил первое, что пришло в голову:

– Даниель бережет фигуру.

Взрыв хохота.

– Ну что вы, мадемуазель, это смешно, вы тоненькая как ниточка.

Когда мы пили кофе в саду, я увидел, что Бабушка ласково беседует с моей невестой. Но я рано обрадовался. Дедушка отвел меня в сторону и заявил:

– Думаю, ты все понял, малыш. Этот брак немыслим. Она полная идиотка. Поверь, я оказываю тебе услугу. Она прелестна, не спорю. Ну так сделай ее своей любовницей.

Уязвленный до глубины души, я сослался на какое-то неотложное дело, чтобы как можно скорее уехать и вытащить оттуда Даниель. На обратном пути я оценил невероятный оптимизм своей невесты:

– Дед у тебя слегка занудный, но бабушка мне очень нравится, – сказала она.

Она даже не заметила сеанса унижения, которому подверг ее Пьер Нотомб. Какая сила, какое мужество! Я назначил свадьбу на 13 июня 1960 года.

Вскоре меня посетил отец Даниель.

– Еще не поздно отказаться, – сказал он.

Я вспылил:

– Почему вы так говорите? Мне казалось, что я вам симпатичен.

– Вот именно. Этим браком возмущена ваша семья.

– И вы считаете, что у нее есть для этого основания?

– Нет. Но мне бы не хотелось, чтобы вы однажды пожалели, что женились на моей дочери.

– Я не буду об этом жалеть уже потому, что она ваша дочь. Видите ли, драма моей жизни в том, что отца у меня никогда не было. Вы для меня – воплощение идеального отца.

Растроганный этим признанием, мой будущий тесть больше не спорил.

В день свадьбы Пьер Нотомб попытался проделать с ним тот же опыт, что и с Даниель. Я так и не узнал, что ответил ему тесть, но видел, как Дедушка отходит от него мертвенно-бледный, с видом человека, потерпевшего сокрушительное поражение. Больше вопрос о якобы низком происхождении моей жены не поднимался никогда.

Дипломат не сразу уезжает за границу. Сначала он два года работает в Министерстве иностранных дел, изучает, кто будет его собеседниками в следующие сорок лет.

В начале осени 1961 года Даниель объявила мне, что беременна. Меня потрясло это известие: скоро я сам стану тем, кого мне всегда так мучительно не хватало.

– Это будет в конце мая, – сказала она.

– Ты приготовила мне самый прекрасный подарок ко дню рождения, какой только может быть, – ответил я.

Я и сам не знал, насколько попал в точку. Беременность протекала без осложнений, и, по всем признакам, младенец должен был родиться 24 мая.

Увы (если можно так выразиться), 23 мая около шести вечера Даниель почувствовала первые схватки.

– Держись! Еще несколько часов, и наступит двадцать четвертое число, – воскликнул я.

Она бросила на меня взгляд, ясно говоривший, насколько я глуп и ничего не понимаю.

В половине двенадцатого ночи Даниель родила мальчика. В те времена отцу не позволяли присутствовать при родах, и от обморока я был избавлен. Меня позвали, когда ребенка начисто отмыли от крови.

Мы назвали сына Андре, в честь