НЕобычная любовь. Дневник «подчиненной» - Софи Морган

Спустя какое-то время после того, как мы просмотрели несколько прекрасных сцен, свернувшись вместе в постели, я стала поклонницей порно. Мы не смотрели его каждый раз, когда у нас был секс — я считаю, что повторение одних и тех же приемов, когда занимаешься сексом вдвоем, вызывает некоторые опасения насчет психического здоровья, — но в качестве составляющей нашего сексуального репертуара это было забавно. К тому же они служили поводом для жарких обсуждений того, что мы уже делали, и того, что могли бы попробовать. Само по себе порно варьировалось от откровенного секса (включая ванильную пародию на Бэтмена, которой удалось заставить нас обоих оживиться) до очень напряженных сцен по D/S типу, от которых у меня перехватывало горло. Но настолько же, насколько я любила это, мне нравились сцены ухода за больными, в которых сабмиссивы, участвующие в действе, связывались халатами, а на их лицах сияла точно та же эйфорическая, наполненная эндорфинами улыбка, которая бывает у меня после чего-то интенсивного и жаркого. Я могла бы быть одной из этих актрис. Я верила им. Фактически это порно каким-то образом действовало на меня больше, чем просто умоляющие мужики в кадре. Намного больше.

Что касается Адама, то ему нравилось, насколько я этим наслаждаюсь и что это он ввел порно в наш обиход. Думаю, он еще одобрял и то, что мы могли обсуждать других (посторонних) привлекательных женщин, которым такое нравилось. Я была совершенно уверена в наших отношениях и в нас — я не выглядела как порнозвезда (хотя насчет этого могу сказать, что вдали от камеры большинство порно-звезд вообще не похожи на порнозвезд), но Адам и не ожидал, что я буду похожа на одну из них, по крайней мере, не больше, чем я надеялась, что он станет похож либо на Джеймса Дина (продуктивного и относящегося к набирающей силу новой волне мужчин-порнозвезд), либо на Дэмиана Льюиса (о, его глаза — это что-то!).

Я знаю, для некоторых людей порнофильмы являются строжайшим табу. Но с Адамом я поняла, что чем больше я узнаю его и чем больше доверяю, тем счастливее становлюсь, постигая новое. Я сильно любила его и знала, что он любил меня, и доверяла ему. Предыдущим доминантам, с которыми я играла, я доверяла в меньшей степени. Чем более напряженные эксперименты мы ставили друг над другом, тем лучше мы могли друг друга узнать. Я доверила Адаму узнать, с чем могу справиться, а с чем нет, доверила понять, что означают мои реакции в разных ситуациях.

Я доверила Адаму узнать, с чем могу справиться, а с чем нет, доверила понять, что означают мои реакции в разных ситуациях.

Конечно, иногда он использовал эти знания, чтобы дьявольским образом заморочить мне голову — несомненно, потому, что знал: я нетерпелива и необыкновенно любопытна (моя мама говорит — «длинный нос»; я обожаю любопытство — черт возьми, думаю, как журналистка, я могу оправдать его «профессиональным интересом»).

Одним скучным серым утром рядового понедельника я добралась до своего рабочего стола, сжимая чашку с кофе и круассан с шоколадом (единственный надежный способ пережить начало недели), и обнаружила в почте ожидавшее меня письмо от него. Оно было кратким, по существу и именно того рода, который доводит мой мозг до исступления.

У меня есть планы на выходные. Огромное испытание. Я хочу познакомить тебя с чем-то новеньким.

Я принялась печатать и забросала его шквалом вопросов.

Я загорелась любопытством. Нервы разыгрались не на шутку, на основе предоставленной им информации (надо сказать, весьма скудной) я пыталась разгадать, что за испытание может меня ожидать. Самое досадное было в том, что я знала: он сказал об этом заранее, в начале недели, потому что хотел, чтобы вожделение и нервозность довели меня до точки кипения ближе к выходным. Но понимание этого никак не препятствовало тому, что я реагировала в соответствии с его ожиданиями. И ничего не могла с этим сделать. Мозг был отравлен. В понедельник, проигнорировав большинство моих вопросов, он признался лишь в одном:

Это будет не так больно, как ты думаешь. Но не могу сказать, что не будет больно совсем.

Буду честна: после случая с имбирем я уже ничему не верю. Вы уже убедились, что он может сделать такое, о чем я даже не слышала. Любопытство сводило меня с ума.

Я пыталась расспросить его, когда он терял бдительность. Как будто случайно, перед тем, как он уснул. В то время, когда мы ужинали. Даже во время секса. Но он ни разу не ответил. Он просто ухмылялся мне в лицо, а в его глазах как будто что-то вспыхивало, и от этого я чувствовала в одинаковой степени и возбуждение, и нервозность.

Даже когда выходные, наконец, наступили, он заставил меня ждать. Я провела весь вечер пятницы, ожидая, когда он меня напугает или скажет принести что-нибудь из бельевого ящика, который фактически превратился в хранилище наших игрушек. Ничего подобного. Субботу мы провели, в основном вместе играя в компьютерные игры, каждый со своего ноутбука, а в воскресенье я уже была наполовину убеждена, что он забыл, или передумал, или то, что он задумал, зависело от того, что он заказал, а оно еще не прибыло.

Глупышка София.

Мы сидели на диване. Он взял меня за руку и встал. Он не смотрел на меня и не говорил ничего, но намерения его были ясны. Я проследовала за ним в спальню.

Когда мы дошли до бельевого ящика, он бросил мне через плечо:

– Так я и знал!

Знал что? Я не имела понятия, но это оправдание не годилось.

— Снимай одежду! Всю.

Тон был бесцеремонный, но сейчас, по крайней мере, вся нервотрепка была оттеснена на задний план чувством предвкушения. Я быстро сняла одежду, пытаясь из-за его спины высмотреть, что же такое он достает из своей коробки с реквизитом.

Когда я разделась, он повернулся ко мне, держа в руках пару кусков веревки. Он толкнул меня на кровать, связал запястья, а после привязал их к спинке кровати. Потом раздвинул мне ноги и привязал каждую лодыжку к углу кровати, оставив меня растопыренной.

До Адама у меня не было привычки быть связанной. Мои бывшие часто применяли манжеты, а в тех редких случаях, когда все-таки пользовались веревкой, она носила декоративный характер. Адам же был горячим приверженцем веревки. Он любил сибари[11], и его узлы отличались дотошной продуманностью, притом, если порой что-то сидело плохо, он ослаблял узел, чтобы потом идеально затянуть его на нужном месте. Когда он связывал меня, то становился предельно сконцентрированным на выполняемой работе, и я любила наблюдать за его сосредоточенностью. Сейчас он еще более, чем обычно, дистанцировался от меня. Он двигал мои руки и ноги, как ему хотелось, но это движение имело практический смысл — я была еще одной игрушкой. Хотя это распаляло. Полагаю, я должна была чувствовать благодарность к нему за то, что он не хранил меня в бельевом ящике.