Предчувствие беды - Фридрих Незнанский

– Я на совещание, – тут же покраснел Безухов. – Я член группы…

– Фамилия?

– Безухов.

– Да, есть такой.

Клавдия взглянула на часы:

– Так рано еще на совещание.

– Я специально пораньше… Мне нужно дискету распечатать. Это как раз для совещания.

Клавдия оглядела красного как рак юношу профессиональным взором и милостиво разрешила:

– Ладно, пойдемте ко мне. У меня распечатаете.

Безухов на негнущихся ногах пошел за женщиной в приемную Меркулова.

– Давайте…

Она протянула холеную руку, сунула дискету в узкую прорезь процессора, включила принтер.

– У вас там много материала?

– Страниц пятнадцать.

– Мы это за три минуты распечатаем. Стоило так рано приезжать!

– Почему – рано? Совещание через пятнадцать минут начнется. – Безухов посмотрел на свои часы.

– Не через пятнадцать минут, а через четыре часа. Александр Борисович перенес совещание на девятнадцать. Вас что, Левин не предупредил? Я же звонила ему.

Безухов молчал. Подставлять непосредственного начальника не хотелось. В этот момент, прямо как в водевиле, на сцене возник Меркулов.

– Я к генеральному, Клавдия Сергеевна, буду через два часа, – произнес он, выходя из кабинета. – Прошу вызвать ко мне на семнадцать ноль-ноль Турецкого с Грязновым. Передайте, что к этому времени подъедет Самойлович. А это что за молодое дарование? – обратил он взор на Безухова.

– Это член оперативно-следственной группы Александра Борисовича, – отрекомендовала юношу Клавдия Сергеевна.

– А он сам говорить не умеет? – улыбнулся Дмитрий Константинович. – Представьтесь, пожалуйста.

– Безухов Кирилл Сергеевич, работаю под непосредственным руководством Олега Николаевича Левина. Стажер, – выпалил Кирилл.

– И что вы здесь делаете, Кирилл Сергеевич?

– Я… вот… печатаю, – указал глазами на принтер пунцовый от смущения стажер.

– Кирилл Сергеевич попросил помочь распечатать материалы для совещания у Турецкого, – пожалела юношу Клавдия.

– А-а, ну-ну. Так я буду через два часа.

Меркулов вышел. Принтер между тем, тихо шурша бумагой, сделал свое дело и замер.

– Вот ваши материалы. – Клавдия протянула пачку листков.

– Спасибо. – Кирилл сложил их в папку, убрал в дипломат.

– И что же будете до семи вечера делать?

– Не знаю. В Шереметьево возвращаться смысла нет.

– Вы на машине?

– Нет.

– Тогда, конечно, какой смысл? Живете далеко?

– В Черемушках.

– Ясно. Тоже не ближний свет. Вот что. Оставляйте здесь свой дипломат и сходите пообедайте. А то будете потом до полночи заседать, знаю я вашего Турецкого.

– Хорошо, спасибо, – согласился юноша.

– У вас деньги-то есть с собой? Может, вам одолжить?

В Клавдии Сергеевне явно проснулось материнское начало.

– Что вы! – опять вспыхнул юноша и даже отшатнулся от Клавдии. – Есть! У меня много!

– Ну и хорошо, что вы все краснеете, как девица? Оставляйте дипломат и идите! – приказала Клавдия почти строгим голосом.

Безухов вылетел на улицу, проклиная свою чертову застенчивость, с которой жить было просто невозможно! Краснеет каждую минуту, даже Клавдия Сергеевна замечание сделала!

Очень милая женщина, оказывается. А он ее боялся! Даже денег предложила.

Денег с собой действительно было мало, каких-то двадцать – тридцать рублей. Но! Одолжить у женщины? У секретаря самого Меркулова? Ну уж нет, замотал он головой. Можно же найти в округе что-нибудь недорогое…

– Ну и как тебе увиденное? – Александр Борисович разлил кофе, плеснул в рюмки коньяк.

Бутерброды им, по обычной доброте своей, принесла Клавдия.

– Клава! Если меня будут искать, отвечай, что его нет. У меня сиеста. – Турецкий был явно расстроен.

Клавдия Сергеевна посмотрела на друзей и молча удалилась. Что и говорить, с понятием женщина! Турецкий запер за нею дверь кабинета. Хотелось побыть вдвоем со Славкой, чтобы никто не отвлекал.

– Как мне? Как и тебе, – откликнулся Грязнов. – Ясно, что ничего не ясно. Многое прояснят криминалисты и судебный медик. Но очевидно то, что в особняке держали женщину, так как Алик нашел в постели клок длинных каштановых волос. Предположительно, женщина эта – искомая Небережная. И какая же сволочь ее там терзала?

– Судя по резиновому члену и наручникам, Глеб Каменев, давний поклонник.

– Хорошенькое дельце! Мы выстроили картинку, такую логичную, такую понятную: Небережная узнает о крушении самолета, догадывается, что в катастрофе повинен ее любовник Эдик. Понимает, что становится опасной свидетельницей. Пугается, звонит Каменеву, просит спрятать ее. Эдик же начинает искать женщину, вычисляет адрес Каменева, перехватывает его дома, угрожая жизнью матери, выпытывает место пребывания Небережной и едет туда. Так все было хорошо придумано!

– Вот именно – придумано! Мы так придумали, потому что это наиболее простая и очевидная последовательность событий. А жизнь, как говорит Костя, не страшная сказка, а еще страшнее. Ты видел, какое там ведро «под туалет» стояло?

– Видел. То есть я таких раньше вообще не видел.

– То-то и оно. Такие пластиковые ведра с пригнанным стульчаком – это готовый дачный туалет. Моя Ирка за таким два месяца гонялась, ей тетка из Риги заказала. Что это значит? Что место заранее готовилось для содержания пленницы. И этот хрен резиновый – он, конечно, должен был насторожить еще вчера, когда Надя о нем рассказала.

– Так он и насторожил, что толку? На нем ведь адрес особнячка написан не был, правда?

– …Еще вчера вечером нужно было лететь к Каменевым и вскрывать квартиру, – перебил друга Александр. – Мы могли бы поймать шакала за хвост! Еще записка эта: «Все готово. Жду звонка», помнишь? Что это значит? Дребедень какая-то!

– Перестань, Саша! Давно работой «на земле» не занимался, отвык от огорчений? Все шло своим чередом. Когда Надежда рассказывала тебе о своем приятеле Глебе, его мать уже два часа лежала мертвой. Сопоставь время. И потом нужно было съездить на дачу? Да! Ты бы все равно не стал вскрывать квартиру Каменевых, пока не убедился, что дача пуста. Всему свое время! И записку расшифруем. Мы занимаемся расследованием всего вторые сутки…

– И все время опаздываем!

– Еще не вечер. Давай выпьем по малой, перекурим это дело – и к Меркулову.

– Давай. Скверно как-то на душе, Слава. Предчувствие какое-то…