Гендер и власть. Общество, личность и гендерная политика - Рэйвин Коннелл

Государство проявляет в вопросах пола и гендера значительную идеологическую активность; эта разнообразнейшая активность включает в себя и контроль над рождаемостью в Индии и Китае, и новое введение чадры в Иране, и усилия советского политического режима увеличить число работающих женщин. Государства пытаются контролировать сексуальность: криминализируя гомосексуальность, законодательно устанавливая брачный возраст, юридически регулируя меры по предотвращению венерических заболеваний, СПИДа и т. п. Вторжение государства в половое разделение труда охватывает широкий спектр вопросов – от поддержки иммиграции до проведения политики равных возможностей. Государство регулирует рабочие места и семьи, обеспечивает возможность учиться в школе, строит дома.

Если учесть все вышесказанное, то становится понятным, что государственный контроль служит важнейшим инструментом гендерной политики. Именно поэтому государство является важнейшим объектом стратегии. Начиная с конвенции 1848 года, принятой в Сенека-Фоллз, и заканчивая кампанией за поправку о равных правах (ERA) 1970-х, американский феминизм предъявлял свои требования государству и предпринимал попытки добиться гарантий доступа женщин к государственным институтам. Австралийский феминизм вложил много энергии в то, чтобы добиться присутствия женщин в государственной бюрократии, используя для этого «фемократов» и ресурсы системы социального обеспечения. Основная цель кампаний, подобных Кампании за равенство гомосексуалов в Великобритании (Campaign for Homosexual Equality), состояла в правовой реформе посредством лоббирования в среде парламентариев и бюрократов. В то же время в Америке осуществлялась попытка со стороны новых правых ослабить феминистские позиции посредством контроля над судами и законодательными органами.

Трудно отрицать тот факт, что государство глубоко интегрировано в гендерные отношения. Ален Турен отмечает, что государство, вопреки существующей в политической философии идеализации его роли, не выполняет функцию гаранта «социального порядка… скорее оно является агентом конкретной исторической общности, находящейся в определенных отношениях с другими общностями и со своими собственными историческими формами». Разумеется, это так, но «историческую общность» следует рассматривать не только в классовых, но и в гендерных терминах. Вопрос в том, как понять связи между ними.

В теоретической литературе можно найти четыре подхода к решению проблемы государства и его роли. Первый – это либеральный подход, согласно которому государство теоретически является нейтральным арбитром, но на практике может быть захвачено группами, преследующими свои специфические интересы, в данном случае мужчинами. Следовательно, институциональный сексизм государства порожден неполноценностью гражданства исключенной группы, т. е. женщин. Этим подходом объясняются многие направления деятельности либерального феминизма, направленные как на достижение равенства перед законом (суфражизм, поправка о равных правах, отстаивание принципа равных возможностей в сфере занятости), так и на удовлетворение конкретных нужд социального обеспечения. Но с его помощью невозможно объяснить ни половое разделение труда среди работников государственного аппарата, ни гендерную структуру государственного насилия. Институциональному сексизму противоречат также факты подавления государством определенных групп мужчин, в особенности гомосексуалов, и гораздо большая степень криминализации мужской сексуальности по сравнению с женской.

Зато эти аспекты объясняются с помощью второго подхода, который рассматривает государство главным образом как аппарат регуляции и мягкого доминирования. «Управление семьями» Жака Донзело и «История сексуальности» Мишеля Фуко представляют собой классические примеры этого подхода, который сейчас разделяют также некоторые теоретики движения за освобождение геев, например Джеффри Уикс. Они изображают государство как часть распределенного аппарата социального контроля, действующего через доминирующие дискурсы в той же мере, что и через прямое принуждение. Этот подход полезен в силу того, что он позволяет выйти за пределы представления о государстве как об организации и обратиться к тому, как оно действует и как оно связано с повседневной жизнью. Он позволяет также распознать множественность и зачастую противоречивый характер его отдельных структур. Но все же этот подход не позволяет до конца понять, почему государство до такой степени поглощено регуляцией, если только это не вызвано своего рода одержимостью. Фуко и Донзело не объясняют конституирования интересов в сфере гендерной политики.

Это в полной мере позволяет сделать третий подход. Он определяет государство как классовое образование, влияющее на пол и гендер в соответствии с определенными классовыми интересами. «Левые фрейдисты» от Вильгельма Райха до Герберта Маркузе интерпретировали действия государства именно в этих терминах, утверждая, что сексуальность либо подавляется, либо широко используется в интересах капитализма. Марксистский феминизм в общем и целом рассматривал мотивацию государства в классовых терминах, а результаты его деятельности усматривал в укреплении подчинения женщин мужчинам. Обсуждение политики государства в области регулирования зарплаты, социального обеспечения и соответствующей государственной идеологии такими теоретиками, как Мэри Макинтош, способствовало привнесению в дискуссию политэкономического измерения. Но как показал анализ теорий внешних факторов, проделанный в Главе 3, в этих теориях остается непонятным, почему именно гендерные факторы так важны для воспроизводства капитализма или поддержания прибыли.

Четвертая группа теоретиков разрешает эту проблему в лоб, утверждая, что государство изначально является патриархатным институтом. Дэвид Фернбах считает, что государство исторически было создано как институционализация маскулинного насилия. Кэтрин Мак-Киннон рассматривает формы деятельности государства, в частности правовую объективность, как институционализацию мужской точки зрения и показывает, каким образом она влияет на гендерную политику при рассмотрении дел об изнасиловании. В предложенной Зиллой Айзенстайн модели двух систем централизованное государство предстает одновременно как агент гендерной политики и классовой политики, о чем говорит, например, поддержка Картером поправки о равных правах, которая имела особый тактический смысл в свете противоречий между разными группами американской элиты. Кэрол Пейтман считает, что само развитие либерального государства опиралось на новую форму патриархата, которая формировалась в гражданском обществе в XVIII и XIX веках.

Вместе взятые, эти подходы потенциально способны охватить весь спектр гендерных проблем. Но прежде чем их объединять, необходимо разрешить ряд трудностей или осложнений.

Если рассматривать государство как аппарат подавления, то совершенно очевидно, что главными объектами физического подавления служат мужчины. Это достаточно ясно показывает статистика арестов и тюремных заключений, приведенная в Главе 1. Бывают случаи, когда государственное насилие направлено главным образом на женщин, как это было во время европейской охоты на ведьм, достигшей своего пика в XVII веке, или массовых изнасилований, совершенных пакистанской армией в Бангладеш в 1971 году; но все же обычно наиболее регулярное использование государственной силы практикуется мужчинами против мужчин.