Курам на смех - Лион Измайлов

– Значит, не дашь.

– Да, – говорит, – не дам ни за что.

И тут Карнеги прав оказался.

Теперь такое дело. Он, Карнеги, утверждает, что не надо требовать и приказывать, лучше задавать собеседнику вопросы типа «Как вы считаете, может, лучше сделать так?» или «Каково ваше мнение об этом?».

Я решил этот способ общения на жене попробовать. У нас дома хлеб кончился. Обычно что мы в таких случаях говорим? «Люсь, сходи за хлебом!»

То есть мы приказываем, категорично так: «Люсь, сходи!» – и всё.

А я по Карнеги ей вопросы задаю наводящие:

– Люсь, как ты думаешь, чего у нас дома не хватает?

Она мне:

– Ума у тебя, как всегда, не хватает.

А я продолжаю:

– Люсь, как ты думаешь, если хлеба в доме нет, стоит ли нам обедать?

Она говорит:

– А тебе никто обед и не предлагал.

Тогда я ей уже ближе намекаю:

– Люсь, как ты думаешь, кому из нас лучше сходить за хлебом? Тебе, если ты всё равно на улицу собираешься, или мне, хотя я вообще выходить не собирался?

Она говорит:

– Конечно тебе, если ты есть хочешь.

И тут я как спрошу:

– Марш за хлебом! Встала и пошла!

Она мне:

– Тоже мне Киркоров нашёлся! Встала и пошла. Сам встал и пошёл, или вообще обеда не получишь.

Ну, я и пошёл. Потому что Карнеги говорит: «Надо всегда признавать свои ошибки». И чем скорее, тем лучше.

А вот ещё одна тема. Карнеги говорит: «Создавайте людям хорошую репутацию, которую они будут стараться оправдать».

То есть хвалите их, убеждайте их в том, что у них есть то, чего даже нет, и это в них появится.

Ладно. У меня секретарша была, страшная, как война, тупая, как табуретка. И всё у неё из рук валилось. Вот я и стал ей по Карнеги говорить, что она умница и красавица, и всё, что она делает, всё ей удаётся.

Полгода подряд ей это говорил. Она поверила, дурёха. А через полгода приходит и говорит:

– Я от вас ухожу.

«Ну, – думаю, – наконец-то».

А сам, на всякий случай, спрашиваю:

– Почему? Что-то вас не устраивает?

Она говорит:

– Потому что я – умница и красавица, и всё, что ни делаю, всё у меня получается. И что же я со своими талантами буду у вас тут прозябать? Да меня в любой престижный холдинг тут же с руками оторвут.

И ушла.

И что вы думаете? Ещё через полгода вышла замуж за президента нашего холдинга. Вот так вот. А я с тех пор секретаршу найти не могу.

Да, прочитал я эту книгу Карнеги, как следует её проштудировал и живу теперь только по ней.

А тут недавно в метро еду. Народу полно. Рядом девица стоит, симпатичная такая девица, сумку мне на ногу поставила и так и едет.

Ну, я по Карнеги ей улыбнулся и вежливо так, чтобы привлечь её внимание, говорю:

– Не сочтите за труд, будьте так любезны…

Она говорит:

– Чё надо?

Я говорю, опять же по Карнеги:

– Вы сегодня так прекрасно выглядите и с таким вкусом одеты.

Она говорит:

– Отвали!

Я говорю:

– Вы меня не совсем правильно поняли. Я с таким удовольствием разглядываю ваше прекрасное лицо.

Она говорит:

– Граждане! Это что же творится? Стою, никого не трогаю, а этот урод пристаёт!

Раньше бы я её после этого уже послал, а сейчас вспоминаю по Карнеги – прежде чем поругать, надо похвалить.

– Какая, – говорю, – у вас певучая речь. И даже когда вы сердитесь, лицо ваше остаётся одухотворённым.

«Похвалил, теперь, – думаю, – можно и поругать».

– И, – говорю, – и вот с этим лицом вы свою поганую сумку поставили мне на ногу, да ещё рожу такую скривили, будто я вам чего-то должен.

Она как заорёт:

– Хулиган! Бандит! Помогите!

И что самое интересное, все вокруг не на неё, а на меня окрысились.

Один очкарик заорал:

– Да как вы смеете!

Другой, в шляпе, меня за воротник схватил.

«Ах ты, – думаю, – не до Карнеги, надо с людьми на их языке говорить, иначе побьют».

Я девице этой говорю:

– Ты, чувырла, чего ты зенки на меня пялишь? Ещё вякнешь – ногами вперёд вылетишь. А ты чего, очкарик, на кого ты ливер давишь? Ты куда пургу гонишь? Ты фильтруй базар, пока по тыкве не получил. А ты, чучело в шляпе, куда руки тянешь? Ща дам по рогам – копыта отвалятся. Разуй зенки, волк тряпочный, чума болотная, хорёк вонючий, конь педальный, бомж вокзальный!

И сразу – тишина. Даже кто-то сказал:

– А мужик-то прав.

И все сразу такие ласковые стали. Парень какой-то, коротко стриженный, зуб золотой, подошёл ко мне и говорит:

– Ну, ты, в натуре, ништяк по-нашему. Слышь, дай слова списать, мне это на зоне во как пригодится. Гадом буду, век воли не видать!

Дорогой наш Клин Блинтон… То есть Блин Клинтон… То есть Клин… Вот, блин… В общем, Билли, не знаем, как вас по отчеству. Билли или не Билли… Уважаемый Блин, то есть Клин…

Пишет вам бригада мотальщиц чесального цеха… Ой, извините, чесальщиц мотального цеха… Ой, опять не то. Вот блин… Клинтон. В общем, мы – чесальщицы сучильно-мотального цеха прядильно-чулочной фабрики № 5/10 имени Валерии Новодворской.

Во-первых строках своего письма хотим вас спросить: что же это такое у вас в Америке делается? Два года ваша страна всерьёз обсуждала: почему у вас красный нос? То ли вы его отморозили, то ли «втихаря» пьёте, то ли это древнее проклятие каких-то кельтов, то ли вас Ельцин сглазил на последнем Сами́те? Или Са́мите… в общем, сами знаете.

А теперь ещё узнали мы о вашем горе и хотим выразить вам своё невыразимое сочувствие по поводу свалившегося на вас сексуально-эротического возбуждения и заклеймения вас позором.

Вот она – оборотная сторона вашей хвалёной демократии! Что же это такое получается? Полстраны накинулось на своего президента только за то, что он оказался настоящим мужиком в действии!

И эта страшилка на вас, Блин, ещё жалуется, что вы её дома́гивались?! Она себя в зеркало видела, коза общипанная, мымра пучеглазая? У нас бы её не то что президент – последний алкаш не стал бы домагиваться. У нас передавали по телику, что по словам этой страшилки даже фоторобот составили, и она якобы узнала в нём орудие вашего дома́гивания. И теперь, говорят, вы, дорогой Блин, должны в суде предъявить… для сличения этот, простите за выражение, оригинал. Да если бы у нас такое было, у нас аншлаг был бы в этом суде больше, чем на Киркорова вместе с его «Зайкой»!