Курам на смех - Лион Измайлов

Занавес опустился, я пошёл в буфет. Сосед догнал меня и сказал:

– Слышь, мужик, ты, я вижу, человек грамотный, объясни, чего они только ногами дрыгают, а петь когда начнут?

Я сказал:

– Это балет, все чувства выражают только движениями.

– Не скажи, – ответил он, – у меня один дружбан балет смотрел в казино. Заплатил, и балерина спела.

Второе действие мой сосед начал смотреть во всеоружии знаний. Он прочитал две страницы либретто и знал буквально всё. Показывая на пожилую кормилицу, он громко сказал:

– Это – Джульетта!

Я тихо прошептал ему:

– Джульетте тринадцать лет.

Сосед подумал и сказал:

– Статья 119 пункт два, от трёх до восьми.

Потом он повернулся ко мне и сказал:

– Слушай, ты, смотрю, всё здесь знаешь, скажи мне, этот Ромео действительно такой могучий мужик или ему в колготки чего подкладывают?

Я не успел ответить на этот потрясающий вопрос, как начался антракт, я пошёл в буфет.

В буфете сосед нашёл меня, держа в руках бутылку коньяка и два стакана.

– Давай, – сказал он мне, – тяпнем за здоровье Ромки с Джулей, за автора давай тяпнем, как его, кстати?

– Прокофьев, – ответил я.

Он сказал:

– Ну что ж, про кофе так про кофе. Кофе «Якобс-аромат» – лучшее начало дня. – После чего он опрокинул стакан в рот.

Мы пошли в зал, стали усаживаться. Сосед дыхнул на англичанина. Англичанин сказал:

– Эскьюз ми, – и помахал рукой, дескать, амбре.

Сосед сказал:

– Я ж тебе говорил, кислотно-щелочной баланс нарушается, блин.

– Блин, блин, – радостно согласился англичанин, – блин, икра, водка, – вспомнил он всё, что знал по-русски.

– Соображать начал, – сказал сосед и добавил: – Эскьюз ми.

Англичанин тут же ответил:

– Эвритайм, блин.

В это время Ромео на глазах у всех вынул яд. По лицу соседа я понял, что он попытается предотвратить неизбежное, но не успел я ничего сказать, как мой сосед встал и заорал на весь зал:

– Не пей, козлёночком станешь!

Зал замер, а потом разразился хохотом. У Ромео затряслись руки, и он едва не пронёс яд мимо рта. Джульетта стала делать фуэте, наполовину сделала, упала и досрочно закололась.

– Жалко девку, – сказал сосед, – с ней бы ещё жить да жить.

Подошла сотрудница театра и сказала:

– Покиньте зал, иначе я вызову милицию!

– Ага, – сказал сосед, – они там людей мочат, а милицию ко мне.

Монтекки и Капулетти пожали друг другу руки, навстречу нам по проходу двигалась охрана. Мы с соседом кинулись к выходу. На улице я спросил его:

– А зачем вы вообще пошли в Большой театр?

– Да от братвы прятался, ведь они меня где хочешь найдут, но только не в театре.

Она и ходит как-то не так. Походка у неё какая-то утиная. Но мне же с ней не в балете танец маленьких индюков исполнять. А так, по комнате, пусть себе переваливается.

Забыть не могу, как только познакомился с ней, как только глянул на неё, в голову почему-то всё время лезли детские стихи: «Приходи к нам, тётя Лошадь».

Да, кому-то она могла показаться не очень красивой. Нет, она, конечно, не Синди Кроуфорд и даже не Нонна Мордюкова… Скорее уж Василий Иванович Шандыбин, только поменьше. Он поменьше.

А кто-то мог подумать, что она недостаточно образованна. Да, она по сей день считает, что столица Украины – Львов. Но это проблема не её, а Украины.

Я ничего этого не замечал. Я был очарован её обаянием. Я как увидел её впервые, сразу понял, что это – любовь до гроба, то есть года на два. Больше вряд ли удастся. Никогда не забуду ту ночь, после свадьбы. Она так сжала меня в своих объятиях, что я понял: эта первая брачная ночь будет моей последней. Дальше не помню ничего. Помню только, уже под утро она призналась, что до меня у неё уже был один. Муж.

– Что с ним? – только и спросил я. – Где он сейчас? На каком кладбище?

Молчание было мне ответом. Она вообще редко говорила. Практически, раз в день. Но с утра до вечера.

А как она готовила! Боже мой! Вершина её кулинарного искусства – пельмени, если я их предварительно куплю в магазине, вскипячу воду, посолю и из пачки в кастрюлю высыплю.

Вот почему у меня рост – метр шестьдесят восемь в кепке и на роликовых коньках. Врачи говорят, оттого, что я на ней в восемнадцать лет женился.

– Если бы, – говорят, – хотя бы до двадцати подождал на её харчи переходить, успел бы подрасти.

Она ведь еду обычно не солит, чтобы не пересаливать, потому что я ем и плачу, а слёзы и так солёные.

К нам как-то в гости один мой друг пришёл, штангист и йог одновременно. Гвозди мог есть, ядом запивать. Всё переваривал. Она его своим фирменным перцем маринованным угостила. Он всего одну луковицу съел. Долго потом головой мотал, будто обухом его огрели. И потом только спросил:

– А совсем без внутренностей человек сколько может прожить?

Меня как-то по ошибке в милицию забрали, с каким-то рецидивистом спутали. Так я те три дня тюремной баландой питался. До сих пор как самые сытые в своей жизни дни вспоминаю.

И причёска у неё какая-то странная: то ли воронье гнездо, то ли барсучья нора. Но очень нравится холостым барсукам и незамужним воронам. Они всё время туда пытались яйца откладывать.

Она и меня под «бокс» стригла. Была такая причёска после войны. Многие её забыли, и те боксёры уже давно вымерли. А она помнит, и меня всё стригла под них. И после её стрижки дня два собаки от меня врассыпную – и на луну выть начинали.

Нет, конечно, и мне не всё в её внешности нравилось. Не всё у неё с личиком, конечно, получилось. Глазки подозрительные, как у вахтёра, ножки багорчиком, ручки ухватиком и губки мозолистые. А носик таким шнобелем торчит, что голову от ветра разворачивает.

А какая у неё родня! Помню, только поженились, прихожу домой. На полу ковёр восточный лежит. Я думал – приданое. Шагнул на него. Такой хай поднялся! Оказывается, это не ковёр, а её родственник в халате и тюбетейке, из Ташкента, отдохнуть прилёг.

У неё полно родственников, и нет, чтобы в Швейцарии, чтоб денег занять. Тут братец из Сибири телеграмму мне дал: «Вышли денег на дорогу». Я выслал. Он приезжает. Я спрашиваю: «Зачем приехал?» Он говорит: «Как зачем, денег у тебя занять».

А она и садовод-любитель. Весь наш участок, шесть соток, цветами засеяла. Хоть бы одна тычинка взошла. Я уж не говорю о пестиках. Кучу денег на семена истратила, а весь участок голый, как череп Фантомаса. А она поливает всё лето, удобрения сыпет. Осенью говорит: «Наверное, я семена не тем кончиком посеяла, все цветы внутрь земли выросли».