Последний поворот на Бруклин - Хьюберт Селби

* * *

Ада открыла окно. Теплый воздух был неподвижен. Она посмотрела на деревья; на старые — большие, высокие, крепкие; на молодые — маленькие, упругие, многообещающие; яркое солнце освещало свежую листву и почки. В солнечных лучах купались даже распускающиеся листья живой изгороди, редкая зеленеющая трава и ростки одуванчиков. Ах, это просто восхитительно! И она возблагодарила всевышнего, творца всего сущего, который теплом солнца своего порождает весну.

Она высунулась из окна, из любимого своего окошка. Из него не видно было ни завода, ни пустырей, ни мусорных свалок; ее взору открывались лишь благоустроенные участки да детская площадка. И всё пробуждалось к жизни, и пригревало яркое солнце. Появилось множество оттенков зеленого цвета, и, коль скоро весна уже и впрямь наступила, всё теперь станет еще зеленее, начнут размножаться все живые существа на земле, птиц станет видимо-невидимо, и они станут будить ее по утрам своим пением. Всё будет прекрасно. Она смотрела, как птицы прыгают по земле и взлетают на ветки деревьев, пока еще слабые и тонкие, но уже готовые покрыться густой, тяжелой зеленой листвой. Да, первый теплый день в году. Она глубоко вздохнула. Да, сегодня тепло. Первый теплый день в году. Выдавались и раньше деньки, когда светило солнце и нагревался воздух, но всякий раз его либо остужали последние порывы зимнего ветра, либо увлажнял дождь. Но сегодня всё по-другому. Кончилась долгая зима. Долгая, холодная, жестокая зима, когда сил хватает только на то, чтобы добраться до магазина и вернуться домой… вернуться домой, а там сидеть, смотреть в окно и ждать… ждать такого дня, как сегодня. Было несколько дней — да, пожалуй, всего несколько, совсем немного, — когда ей удавалось посидеть на скамеечке, но даже в безветренную, солнечную погоду высидеть внизу можно было не больше двух-трех минут, а потом, хотя перед выходом она хорошенько укутывалась, надевая свитера, перчатки, шарф и пальто, и садилась там, где солнце светило ярче всего, зимний холод проникал сквозь одежду, и ей приходилось подниматься наверх. Да и каким бы ярким ни было зимнее солнце, его невозможно почувствовать по-настоящему, как следует ощутить, а ведь солнце должно озарять тело и согревать его целиком, до глубины души. Ан нет, его воздействие слегка ощущается лишь на лице. К тому же зимой абсолютно не с кем поговорить. Никто не подойдет и не сядет. Даже на пару минут. Притом зимы так долго тянутся! И навевают тоску. Совсем одна в своей трехкомнатной квартире, битком набитой мебелью — реликвиями, хранящимися с былых времен, — сидишь у окна и смотришь, как дрожат на ветру голые ветки деревьев; как птицы обшаривают каждый участок мерзлой, голой земли; как люди бредут, отворачиваясь от ветра, и как весь мир отворачивается от тебя. Зимой, если присмотреться, во всем видна неприкрытая всеобщая ненависть. Ненависть виделась ей в сосульках, висевших за ее окошком, в грязном талом снегу на улицах; слышалась в граде, который скребся к ней в окошко и хлестал ее по лицу; ей удавалось разглядеть ненависть в опущенных головах людей, спешащих в свои теплые жилища… да, они шли с опущенными головами, потупившись, и на Аду не смотрели, а Ада била себя в грудь и рвала на себе волосы, крича Господу Богу Иегове, чтобы Он сжалился и проявил милосердие, и так расцарапывала себе лицо, что плоть забивалась под ногти и кровь струилась по щекам, так билась головой об оконный переплет, что на лбу появлялись синяки, а по ее стене плача размазывались вместе с влагой маленькие капельки водянистой крови, и по-прежнему воздевала руки в мольбе, вопрошая Иегову, за что ей такое наказание, моля о пощаде, вопрошая, за что все на нее ополчились, — била себя в грудь и просила пощады у своего Бога, который передал Скрижали Моисею и провел сынов своих через палящую пустыню; у разгневанного Бога, который заставил Красное море расступиться перед избранным народом и потопил в его бурных водах полчища преследователей; взывала к мстительному Богу, наславшему погибель на фараона и на сынов Израилевых, когда те от него отвернулись… О Господи, сжалься… и Ада стояла перед своей стеной плача, смотрела на небеса сквозь заиндевевшее стекло, измазанное ее кровью, молилась Отцу Небесному, как и деревья, воздевавшие к небу обнаженные ветки; и била себя в грудь, и рвала на себе волосы, и отдирала плоть от щек своих, и билась головой, а потом, прильнув к своему окошку, плакала навзрыд и медленно опускалась, опускалась на колени, что-то бормоча… и Ада лежала на полу, рыдая, заливаясь слезами, истекая кровью… потом, через некоторое время, засыпала. Проснувшись, она ровно сутки постилась — сидела среди своих реликвий, читала древние молитвы и, молясь, раскачивалась взад-вперед в своем кресле. По истечении суток она, приготовив чашку мясного бульона, стояла перед своим окошком и смотрела на голые деревья и мерзлую землю, не замечая ни бетонных сооружений, ни проезжающих машин, слыша лишь глас Божий и думая лишь о грядущих теплых днях. Еще двое суток — всего трое — она, не умываясь, оставалась в стенах квартиры, выпивала ежедневно лишь чашку бульона, молилась, смотрела в окно, бродила из комнаты в комнату, чувствуя, как стягивают лицо засохшие раны, разглядывая в зеркало струпья и осторожно дотрагиваясь до них кончиками пальцев. Потом, когда истекали третьи сутки, она умывалась и, поев, шла в магазин, где покупала лишь самое необходимое, всем улыбаясь, справляясь у продавца о его самочувствии, советуя ему быть поосторожнее и беречь здоровье.

Но вот зима кончилась, и уже можно было сидеть на скамейке, греться на солнышке, смотреть на птиц и на резвящихся детей в надежде, что кто-нибудь сядет рядом и с ней заговорит.

* * *

Если бы Винни с Мэри не встретились, так и сидеть бы ему в холостяках, а ей — оставаться незамужней. Однако в конце концов, когда ему было сорок, а ей тридцать пять, это произошло, и они поженились — на радость обоим семействам. В первую брачную ночь, как только они остались наедине, Винни затащил Мэри в койку, набросился на нее и принялся сотрясать кровать, комод, лик Богородицы над кроватью — да так, что у Мэри разболелась матка, и она, не в силах пошевелиться, могла только лежать на спине, стонать да КРИЧАТЬ, МОЛЯ ЕГО ОСТАНОВИТЬСЯ. А Винни знай себе продолжал долбежку, пуская слюни и КРИЧА, ЧТО ОНА, МОЛ, ЕГО ЖЕНА, И ОНИ ПРОДОЛЖАЛИ ПОДПРЫГИВАТЬ НА КРОВАТИ (Богородица всё тряслась), ТРАХАЯСЬ, ТРАХАЯСЬ, ТРАХАЯСЬ И КРИЧА. Пять лет спустя они завели двоих детей, а кричать так и не перестали. Дети полчаса сидели в кроватке и кричали, прежде чем встали Винни с Мэри. Мэри подвинулась ближе к краю кровати и ЗАКРИЧАЛА, ВЕЛЕВ ДЕТЯМ ЗАТКНУТЬСЯ, ЧТО, МОЛ, ЗА ДЕЛА! ВИННИ, ПОХЛОПАВ ЕЕ ПО СПИНЕ, ВЕЛЕЛ ЕЙ ПЕРЕСТАТЬ КРИЧАТЬ И ПРИГОТОВИТЬ БУТЫЛОЧКУ, потом, почесывая голову, сел на край кровати. Встав друг против друга, оба принялись почесываться, А ДЕТИ ВСЁ КРИЧАЛИ. НУ ДАВАЙ! ПРИГОТОВЬ БУТЫЛОЧКУ! ИДУ, ИДУ! ЧЕГО ЭТО ТЫ РАЗОРАЛСЯ! ТО ЕСТЬ КАК ЭТО РАЗОРАЛСЯ? ПРИГОТОВЬ БУТЫЛОЧКУ! ДА ЗАТКНИСЬ

ТЫ! Мэри сунула ноги в шлепанцы, потащилась на кухню, приготовила питательную смесь и встала над плитой, почесывая живот и подмышки в ожидании, когда нагреется бутылочка. Возвращаясь в спальню одеваться, она дала бутылочку младенцу, но стоило ей снять ночную рубашку, как Винни подошел и отшлепал ее по сиськам. ОНИ ЖЕ У ТЕБЯ ДО КОЛЕН ОТВИСЛИ! Она оттолкнула его. ОТВЯЖИСЬ, ДУРАК! Он протянул руку и подергал ее за лобковые волосы: НИЧЕГО СЕБЕ КУСТИК! Она его отпихнула: ДА ТЫ СПЯТИЛ! ОТ ТЕБЯ НИКАКОГО ПРОКУ, — схватила в охапку свою одежду и ушла одеваться в ванную, закрыв и заперев дверь. Винни оделся и подошел взглянуть на детей. Посмотрев на них сверху, он улыбнулся и ущипнул их за щечки. НУ ЧТО, ПЬЕШЬ ИЗ БУТЫЛОЧКИ, А? ДЕЛО ХОРОШЕЕ! Дети смотрели на него, моргая, малыш — не выпуская изо рта соску своей бутылочки. МОЛОДЦЫ, ХОРОШИЕ РЕБЯТА, — ущипнув их еще раз, прежде чем выйти из комнаты. ЭЙ, ШЕВЕЛИСЬ ТАМ, ЛАДНО? МНЕ НАДО В ВАННУЮ! ЧТО ЗА ДЕЛА, НЕ ТЕРПИТСЯ, ЧТО ЛИ? ЗАГЛОХНИ И ПОШЕВЕЛИВАЙСЯ, СЛЫШИШЬ? Винни принялся ходить взад и вперед — вышел на кухню, вернулся в детскую, — потом забарабанил в дверь ванной. ДАВАЙ БЫСТРЕЕ! ПОШЕВЕЛИВАЙСЯ, ЛАДНО? КУДА ЭТО ТЫ ТОРОПИШЬСЯ? ОБОЖДЕШЬ! — не спеша одевшись, потом медленно наполнив водой умывальник. Винни начал стучаться обоими кулаками. ДА ОТКРОЙ ЖЕ ТЫ, РАДИ БОГА! Я ССАТЬ ХОЧУ! ОТВЯЖИСЬ! ПОЧЕМУ НЕЛЬЗЯ В СПАЛЬНЕ ОДЕТЬСЯ? ПОТОМУ ЧТО ТЫ ПРИСТАЕШЬ! ОТВЯЖИСЬ, СЛЫШИШЬ? Винни принялся колотить в дверь кулаками и ногами: АХ ТЫ, СТЕРВА! Он отошел от двери и вновь принялся ходить взад и вперед, держась за промежность, шагая всё быстрее и то и дело подпрыгивая. МНЕ УЖЕ НЕВТЕРПЕЖ! ОТКРОЙ ДВЕРЬ! ОТВЯЖИСЬ! Он снова забарабанил в дверь. ТОЛЬКО ВЫЙДИ, СРАЗУ ПРИКОНЧУ! — опять отойдя от двери и направившись в спальню. Он открыл окно и стал мочиться, угодив струёй прямиком в стекло открытого окна спальни, расположенной этажом ниже, и обрызгав младенца в кроватке. Миссис Джонс с минуту смотрела в изумлении, потом позвала мужа и сказала ему, что сверху кто-то вылил воду и забрызгал ребенка. Пойду-ка разберусь. Это наверняка те психи сверху. Больше некому. Он решительным шагом вышел из квартиры и поднялся по лестнице. Мэри наконец открыла дверь и не спеша вышла из ванной. Я ЗАКОНЧИЛА. МОЖЕШЬ ИДТИ. ТЕБЕ ЖЕ, КАЖИСЬ, НЕВТЕРПЕЖ, ТАК ИДИ И ССЫ! Винни шлепнул ее ладонью по голове. ТЫ ЧЕГО ВЫТВОРЯЕШЬ, СТЕРВА ПОЛОУМНАЯ! СДУРЕЛ, ЧТО ЛИ, А? Она шлепнула его в ответ. ТЫ НА КОГО ТЯНЕШЬ, ГОРНЫЙ КОЗЕЛ, МАКАРОННИК ПАРШИВЫЙ! Он ударил наотмашь, промазал и ЗАКРИЧАЛ НА НЕЕ, а мистер Джонс забарабанил в дверь, и Мэри, КРИКНУВ ВИННИ, ЧТОБЫ ОН ЗАТКНУЛСЯ, открыла, мистер Джонс поинтересовался, зачем это кому-то понадобилось воду в окно выливать, его ребенок, мол, до нитки промок, а Мэри пожала плечами и сказала: ЧЕГО-О-О? КАКУЮ ЕЩЕ ВОДУ? О ЧЕМ ЭТО ВЫ? — и мистер Джонс сказал, вы знаете, мол, о чем я, а младенец допил свою бутылочку и выбросил ее из кроватки, и оба малыша опять принялись кричать, МЭРИ КРИКНУЛА ВИННИ, ЧТОБЫ ОН ЗАСТАВИЛ ДЕТЕЙ ЗАМОЛЧАТЬ, А ВИННИ КРИКНУЛ, ЧТО ОН ОДЕВАЕТСЯ, и Мэри опять повернулась к мистеру Джонсу, когда тот похлопал ее по плечу и спросил, ну что, мол? а она: ЧЕГО-О-О? — И КРИКНУЛА ДЕТЯМ, ЧТОБЫ ОНИ ЗАТКНУЛИСЬ, а Винни пошел в детскую: НУ ЧТО ЗА ДЕЛА? ЧЕГО РАСКРИЧАЛИСЬ-ТО, А? — и взял детей на руки, а Мэри сказала мистеру Джонсу, что ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЕТ НИ ПРО КАКУЮ ВОДУ, НИКТО НИЧЕГО В ОКНО НЕ ВЫЛИВАЛ, и тот всплеснул руками, а Мэри отвернулась и сказали детям: ПОГОДИТЕ, Я СЕЙЧАС, ЛАДНО? — и мистер Джонс сказал, чтобы такого больше не было, не то он, мол, копов вызовет, а Мэри пожала плечами и закрыла дверь, а дети всё КРИЧАЛИ, И ВИННИ ВЕЛЕЛ ИМ ЗАМОЛЧАТЬ. МЭРИ, ПРИСМОТРИ ЗА ДЕТЬМИ, ЛАДНО? — и она перепеленала их, а Винни пошел в ванную умываться и КРИКНУЛ ОТТУДА, ЧТОБЫ МЭРИ ПРИГОТОВИЛА ЗАВТРАК, А ОНА СКАЗАЛА, ЧТОБЫ ОН НЕ МОЧИЛСЯ ГДЕ НИ ПОПАДЯ, отпустила детей, и они побежали в свою комнату за игрушка-ми, а Винни побрызгал водой себе на лицо, Мэри СО СТУКОМ ПОСТАВИЛА НА ПЛИТУ КОФЕЙНИК, А ВИННИ ВЫШЕЛ И НАЛИЛ СЕБЕ СТАКАН СОКА, И ОНА СКАЗАЛА: А МНЕ? ОН ВЕЛЕЛ ЕЙ НАЛИТЬ СЕБЕ СОК САМОЙ, А ОНА СКАЗАЛА, ЧТОБЫ ОН САМ СЕБЕ ЗАВТРАК ГОТОВИЛ, ОН ОТВЕСИЛ ЕЙ ЗАТРЕЩИНУ, А ОНА ПНУЛА ЕГО ПО НОГЕ, ОН ДАЛ ЕЙ ОТВЕТНОГО ПИНКА И ВЕЛЕЛ ПРИГОТОВИТЬ ЗАВТРАК И СОБРАТЬ ДЕТЕЙ НА ПРОГУЛКУ, ЧТОБЫ ОНИ ХОТЬ СВЕЖИМ ВОЗДУХОМ ПОДЫШАЛИ, А ОНА СКАЗАЛА, НУ И ЧЕРТ, МОЛ, С ТОБОЙ, С ШУМОМ ПОСТАВИЛА НА ПЛИТУ СКОВОРОДКУ И СТАЛА ДЕЛАТЬ СЕБЕ ГЛАЗУНЬЮ ИЗ ДВУХ ЯИЦ, А КОГДА СДЕЛАЛА, ОН СТАЛ ЖАРИТЬ ГЛАЗУНЬЮ СЕБЕ И ВЕЛЕЛ ЕЙ ПОКОРМИТЬ ДЕТЕЙ, НЕ ТО ОН ЕЕ В ОКОШКО ВЫШВЫРНЕТ, И ОНА СКАЗАЛА: НАСЧЕТ ЭТОГО НЕ ВОЛНУЙСЯ, ЛАДНО? ОН ВЫВАЛИЛ СВОЮ ЯИЧНИЦУ НА ТАРЕЛКУ И С ГРОМКИМ СТУКОМ ПОСТАВИЛ ТАРЕЛКУ НА СТОЛ, А ОБОИМ МАЛЫШАМ ПОНАДОБИЛАСЬ ОДНА И ТА ЖЕ ИГРУШКА, И ОНИ ИЗО ВСЕХ СИЛ ДЕРГАЛИ ЕЕ В РАЗНЫЕ СТОРОНЫ, КРИЧАЛИ ДРУГ НА ДРУГА И ПЛАКАЛИ, И МЭРИ СКАЗАЛА: ЗАТКНИ-И-ИТЕСЬ! — А ВИННИ, С ЧАВКАНЬЕМ УПЛЕТАЯ ЯИЧНИЦУ, ВЕЛЕЛ ЕЙ ПОСМОТРЕТЬ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, И МЭРИ ВОШЛА В ДЕТСКУЮ, ОТОБРАЛА У МАЛЫШЕЙ ИГРУШКУ, ВЕЛЕЛА ОБОИМ ВЫЙТИ ИЗ КОМНАТЫ И ПРИГОТОВИЛА ИМ ЗАВТРАК — А ВИННИ, КАК ОБЫЧНО, СИДЕЛ В ГОСТИНОЙ И ОТТУДА КРИЧАЛ ЧТО-ТО МЭРИ И МЭРИ КРИЧАЛА ЧТО-ТО В ОТВЕТ И ДЕТИ ТО И ДЕЛО ПРИНИМАЛИСЬ КРИЧАТЬ И ОБА ОНИ КРИЧАЛИ НА ДЕТЕЙ А ДЕТИ НАЧИНАЛИ КРИЧАТЬ ЕЩЕ ГРОМЧЕ И ВИННИ С МЭРИ НАДРЫВАЛИ ГЛОТКИ — А ДЕТИ НАКОНЕЦ ПОЗАВТРАКАВ С КРИКОМ УБЕЖАЛИ К СЕБЕ В КОМНАТУ И МЭРИ ПРИНЯЛАСЬ ЗА МЫТЬЕ ПОСУДЫ И ВСЕ ПРОДОЛЖАЛИ КРИЧАТЬ А СОСЕДИ ВКЛЮЧИЛИ СВОИ ПРИЕМНИКИ НА ПОЛНУЮ