Дар Прозерпины - Андрей Дыфо

Подольский догадался отвесить низкий поклон и попятился назад, не отводя взгляда от Черной принцессы, лишь около выхода обернулся и быстро-быстро зашагал прочь. Перед тем как открыть огромные стеклянные двери, разделявшие его и свободу, он остановился и поглядел в сторону Фрумкина. Маленькая съежившаяся фигурка стояла недалеко от трона, на котором восседала могущественная бестия. Отбросив в сторону скрипнувшее внутри сомнение, Подольский распахнул дверь и вышел навстречу солнцу. Свет дня проглотил его и тут же засосал в водоворот спешивших в разные концы от стадиона прохожих, людей незнакомых и неблизких. Виктор Подольский растворился в толпе и в будущем старался не вспоминать про своего знакомого Льва Фрумкина.

Принцесса медленно повернулась к почтальону:

– Ну вот. Так распорядился жребий. За то, что открыл конверт, в ответе ты, а не он. Сам виноват, ты оказался первоисточником «зол», которые постигли Город, ты впустил в Город меня, и теперь ты должен искупить свою вину. Кроме того, должна же быть какая-то жертва. Сам понимаешь, покинуть этот город и никого не наказать за все то, что здесь имело место, я не могу. И еще, в каждой истории есть посланник, жертва и народ. Иногда присутствую я или кто-то из моей свиты. Очень редко какая-то история обходится без нашего участия.

– Почему? Я все-таки не понял, зачем нужна жертва.

Лёва Фрумкин напоминал сейчас неразумного дитятю. От испуга перед предстоящей смертью мысли его путались, он задавал вопросы, которые при других обстоятельствах могли показаться «повторами», но сейчас таковыми не казались.

– Потому что не в наших правилах нарушать обычаи. Мы тоже действуем по определенным законам, подчиняемся традициям, пусть и не нами созданным. У нас существует своя иерархия, свои ценности. Без правил и законов вообще невозможно. Не так ли? Или ты не согласен со мной?…

Фрумкин, помолчав, сказал:

– Согласен, – и добавил, – тогда почему ты не испепелила всех?

– А зачем мне это? К тому же я устала. Я свою миссию выполнила, и каждый из моих верных слуг тоже.

Окружающие трон монстры согласно закивали.

– Невероятно! – удивился почтальон. – Такие, как ты, не могут, не должны уставать!

– С чего ты это взял, человечишко? Ты сам когда-нибудь пробовал удерживать в узде волю хотя бы ста человек?! А тысячи? А ста тысяч? Поверь мне, это довольно сложно. У меня же, как и у вас, две руки, два глаза… я не могу уследить за каждым.

– Так все это время ты держала нас своей волей… Вот почему все так бежали к Главпочтамту, даже не поняв, зачем это нужно…

– Да. Пифон или, как он у вас зовется, Иван Иванович, конечно, демон авторитетный, но такой массой людей управлять даже ему не под силу…

Пифон, словно извиняясь, пожал плечами и грустно улыбнулся, пробормотав, словно кто-то требовал от него оправдания:

– В змия превращаться могу, заставлять людей лгать тоже могу, но по воде аки посуху и управлять такой массой…

Великий лжец не окончил фразу…

– А сейчас я устала, – произнесла Владычица.

– Выходит, ты не всемогущая?

– Я не утверждаю ни то ни другое. Но если бы ты хоть немного задумался, то понял, что в мире, во Вселенной нет никого и ничего всемогущего. Ибо, обладай какая-либо субстанция несокрушимой волей, бесконечным умом или абсолютной силой, мира бы не было. Этот ум, сила или воля поглотили бы все остальное. Не было бы добра и зла. Только сила, ум или воля и ничто другое. Совершенно нейтральное. Ибо оценить можно только тогда, когда есть с чем сравнивать. Был бы только свет или только тьма. Или что-то третье. Или что-то среднее. Или только пустота, или только материя. И сама себя она никак бы не осознавала, ибо не с чем сравнить. Если существует кто-то, помимо меня, одно это уже доказывает, что я не всемогущая.

Мы же находимся в разнообразном по форме и содержанию мире, где полно как добродетелей, так и грехов. Греховны все, я еще не встречала безгрешных, но и добродетель, даже в тебя, трусливого букаша, заложена. И очень часто она берет верх. Правда, это, к сожалению, случается лишь тогда, когда ты бываешь в состоянии аффекта. Но этим страдаешь не только ты. Вообще, все вы, люди, подвержены искушению, даже праведники. И, наоборот, в любом праведнике, если покопаться, можно обнаружить червоточину.

Думаю, я ответила на твои вопросы. Так что я не всемогущая, как и мой хозяин. Ни он, ни я, ни кто-либо другой из нас не стремится таковыми стать. Более того, те, кто находятся по другую сторону от нас, хотя и стремятся приобрести больше власти – кто к этому не стремится? – тоже прекрасно понимают, что всему есть предел. Где-то победу одерживают они, где-то мы. Мы образуем, однако, довольно уравновешенное, можно даже сказать, с некоторых пор гармоничное единство. Как и в мире людей в последнее время. Смотри сам, выпустят на экран какой-нибудь фильм, содержащий богохульство или ересь. Против его показа выступает церковь. Фильм, тем не менее, благополучно выходит в прокат. Одни его смотрят, другие нет. В итоге и те и другие остаются при своих. В то же время и те и другие вроде бы исполнили свой долг. Чем не гармония?

В конце концов, есть куда более важные фронты, чем ваш Город.

– Я понял! Поэтому-то они не приходят ни ко мне, ни Городу на помощь! Они покинули нас! – осенило Фрумкина, и он зашагал туда-сюда от возбуждения и озарившей его идеи.

– Наконец-то! Наконец-то я втолковала тебе то, что ты не мог понять на протяжении этих дней. Здесь и сейчас хозяйка я. Они покинули вас, ибо защищать некого, и они не очень-то спешат вас выручать, поскольку ни гениев, ни особых талантов этот город породить не смог. У меня же появилась прекрасная возможность посмотреть, что сейчас творится в этом мире, и оценить, кто на что способен.

– Скажи, а те, кто покинул нас, придут еще когда-нибудь в этот город?

– Вот это уже вопрос не ко мне. Им, конечно, известно, что здесь произошло. Весь Город погряз во лжи, стяжательстве, вероломстве! Надо же! Это при том, что в Городе десятки церквей, около пяти тысяч коммунистов, официально заявляющих о добродетели своей доктрины, не говоря уж об организации зеленых, Совете ветеранов, обществе скаутов и краеведов-любителей, которые тоже ставят своими целями вполне достойные вещи. В общем, я сама не знаю, нужна ли будет им такая паства, как жители вашего города, захотят ли они сюда вернуться и когда это может произойти.

– Ну а как же тогда без них?

– Вы обходились без них, обойдетесь и дальше, ничего страшного. В конце концов, за последние дни в мое правление не произошло ни одного убийства. Не считая, конечно, того, что жертва понесет наказание. Ни одной кражи, ни одного наезда на пешехода, хотя, когда меня здесь не было, кражи случались по нескольку раз в день. Одного-двух человек в неделю сбивали машины, каждый день с кем-то происходил несчастный случай, и, по статистике, как минимум одного человека раз в три дня жестоко избивали во время разбоя или грабежа. Самое парадоксальное – никто этого не замечал. Всем было наплевать. А сколько было пьяных драк, рукоприкладства, семейных ссор? Сосчитать не берусь.