Мститель. Смерть карателям! - Валерий Шмаев

– Можно, если аккуратно подойти. Днём егеря почти не проверяются, но наблюдателей придётся снимать из карабинов, они в поле лежат. Очень правильно расположились, близко не подобраться. С той стороны их не видно, а сзади, в трёхстах метрах, овраг с пулемётчиком. – Это не есть хорошо, но не сильно смертельно, с нашей стороны есть пара просёлочных дорог, выходящих на нужную нам дорогу.

Теперь придётся использовать один из грузовиков вместо «ведра». Нет, два грузовика, и один из них трёхтонный санитарный фургон, второй маленький «Блиц» и два мотоцикла с пулемётами. Из полуторатонного «Опеля» сделаем передвижную огневую точку с двумя «Максимами», а в санитарный фургон посадим Клауса в форме военного врача и «Батю» за руль.

Значит, направление на Краславу обложили егеря. Очень хорошо. Все леса и все дороги они держать не в состоянии, тем более что леса и хутора с этой стороны они уже прошлой осенью проверили. Основные наблюдатели у них со стороны лесного массива и Освеи, они ждут, что за «ведром» вернутся из леса с противоположной стороны, и будут держать эту егерскую группу со средствами усиления здесь до посинения. Вот и пусть сидят.

Вторая егерская группа расположилась около склада с горючим. Надо только прикинуть, в каких населённых пунктах они держат мобильные группы, чтобы не напороться на солдатиков, желающих съездить за наш счёт на пару недель в Германию. Нет, ребята. За наш счёт только на кладбище или в госпиталь и на инвалидность.

Уже год, как идёт война, целый год. Чёрт, я только вечером об этом подумал, после того как Виталик напомнил. Целый год, и почти год как мы здесь куролесим. Интересно, наши действия хоть на что-то повлияют? Хоть какой-нибудь смысл есть в том, что мы появились здесь? Нет, я всё равно останусь. Я не покривил перед Виталькой душой. Дома я действительно не в своей тарелке.

Мне постоянно не хватает адреналина, а к своему командиру, «Стерху», я не пошёл, так как не был готов к его мутным и совершенно незаконным делам. Да и вообще со «Стерхом» как на войне, а мне после госпиталя хотелось пожить дома. Мама болела, потом умерла как-то быстро. Через год я продал две наши квартиры и с помощью Дениса построил дом. Не хотел всё время теребить душу воспоминаниями детства. Так что в моём мире меня никто, кроме двух подружек, не ждёт. Да и то уже вряд ли.

К тому же то, что я задумал в Саласпилсе, надо доделать, ведь там уже работает группа Зераха. Бросить всё и уйти можно. Но как потом жить с сознанием того, что, натворив за год то, что мы натворили, я бросил своих людей фактически на лютую смерть? Ведь нас ловят уже все кому не лень, и я не просто так отправил группу Зераха к Риге. Там нас перестали искать, поняв, что мы сидим в местных лесах, и теперь плотно их обложив. Я думаю совсем о другом. Не будет ли хуже от моих действий? Вот это после последнего лагеря не даёт мне покоя. С другой стороны, пленных в лагерях всех перебьют и без моей помощи, или они перемрут в них от голода и болезней, а вот убитые каратели и начальники лагерей с предателями отправились на тот свет здорово раньше срока. Что само по себе не может меня не радовать.

* * *

Позавчера пришёл «Руль» и притащил двоих танкистов. Одного притащил на себе, за другим потом ходили «Нянька» с «Рысью», а я «Руля» уже похоронил. Честно не верил, что он вернётся. Пришёл я к нему в госпиталь уже поздно вечером.

Ноги не шли, а не идти было нельзя. Пришёл, сел рядом на матрас и привалился к стене землянки. Мне нечего было ему сказать, но «Руль» начал сам:

– Командир, а иначе было нельзя? – Парень смотрел на меня с обидой и невысказанной болью. Досталось ему неслабо. Явно повидал такое, что вспоминать будет всю оставшуюся жизнь.

– Можно. Почему нельзя? Есть такая поговорка, Яков: не делай добра, не получишь зла. Вот это о нас.

– Ты о чём, Командир? – «Руль» был удивлён. Не этого ответа он ждал.

– Как тебе сказать? Прошли бы мимо первого концлагеря, пришли бы спокойно домой, но не прошли, а с риском для своей жизни спасли восемьсот человек. Пришёл «Ода» из разведки. Я взял и сунул вас в пекло, потому что иначе не мог, а теперь все ходят и мне в спину плюют, потому что я почему-то отвечаю за то, что их командиры не научили их воевать.

Всю зиму мы учили вас совсем другому. Не безумным штыковым атакам, а уничтожению противника малыми силами. Подчёркиваю, уничтожению противника, а не освобождению большого количества людей. Я только об этом. Мы ничем не могли им больше помочь. Только сдохнуть вместе с ними. Вы вообще права не имели туда ходить, и я не имел права вас всех туда отправлять, потому что у нас есть другая цель, и по этой цели сейчас работает группа Зераха.

С тобой просто. Набираешь свою группу, ждёшь, когда мы придём из рейда, и скажешь, останешься с нами или уйдёшь, как Давид. Пока вы на этой базе, никаких боевых действий. Здесь раненые, их быстро не уберёшь, а вокруг егеря лазают. Только высунетесь, всех уничтожат. Самых активных полицаев в этом районе выбили «Погранец» с «Рысью» тогда, когда куролесили все остальные. Больше к этому району привлекать внимание нельзя. – Именно поэтому я посылал сюда самых здравомыслящих и аккуратных командиров и работал в этом районе сам. От этой базы мы будем работать весь остаток лета и осень, уходя в дальние рейды.

– Куда вы уходите, командир? Ты же ранен. – «Руль» был сильно удивлён. В основном, конечно, моими ответами.

– Ранен, не ранен, есть дела, которые я никому, кроме себя, доверить не могу. Пойду не только я, пойдёт почти вся моя группа, «Третий», «Дочка», ещё и четверых новых бойцов возьмём и Клауса. Есть задачи, «Руль», которые никто, кроме наших групп, не выполнит, объясни это своим новым друзьям. – В это время встрял один из танкистов:

– Это какие же задачи? В лесу отсиживаться да баб лапать? – Я не стал пререкаться, а просто рассказал о лагере смерти «Куртенгоф», что располагается в местечке Саласпилс.

Он большой, этот лагерь. Состоит из нескольких территорий. Отдельно военнопленные, отдельно гражданские, больные и раненые тоже отдельно. Отдельно дети. Их сразу отбирают у матерей. Всех, даже грудничков, помещают в отдельные бараки, где они десятками умирают от голода, болезней и потери крови после забора у них крови для немецких раненых.

Когда я закончил, мы долго сидели в гробовой, могильной тишине, в которой было слышно только тяжёлое дыхание людей и потрескивание фитиля керосиновой лампы, стоящей на столе. Потом из дальнего угла донёсся тот же голос, только теперь его было не узнать, настолько глухо он звучал.

– Это всё правда? – Переварить то, что я сам в своё время увидел в Саласпилсе, сразу невозможно. Лично до меня дошло только через несколько дней.

В одном из парков Риги я долго, бездумно смотрел на детскую площадку с ползающими по песку малышами, одетыми в нарядные комбинезончики, и их сидящими на скамейках молодыми мамами. Сидел и не видел их. Перед моими глазами стояли более шести тысяч детей до десяти лет, убитых в Саласпилсе всего только за один год. С весны сорок второго по весну сорок третьего года. Этот чудовищный контраст вспоминается мне до сих пор.