Малуша. Книга 1. За краем Окольного - Елизавета Дворецкая

В старой Вальгардовой избе во главе стола сидел Улеб. Он сам считал, что это место лучше было бы занять Уте, но она предпочитала, чтобы ее дом возглавлял мужчина – если не муж, так сын. Если бы не гости, то их было бы всего трое: Ута, Улеб и Свеня, не считая челяди. Но благодаря приезду Бера просторная изба оказалась битком набита: сестрич и его десять отроков вновь наполнили шумом и движением опустевший дом.

Лишь дальний край стола был тих. На нем стоял светильник, лежало широкое блюдо и несколько ложек. На блюдо Ута положила по кусочку от всего, что подавала на стол: каши, курицы, пирогов, киселя и жареного мяса.

– Эту избу построил мой дядя Вальгард, когда собрался жениться на Домолюбе, – рассказывала Ута. – Здесь они прожили пятнадцать лет с лишним. Здесь мы поминки по Эльгу Вещему, стрыю моему, справляли той зимой, когда до нас весть дошла, что он в Киеве умер. Нам с Эльгой тогда было семь лет, брату моему Асмунду девять, а Кетиля только от груди отняли. Твоей матери исполнилось всего четыре года. Мы все сидели вон там, на полатях, и слушали, как стрыя Эльга на тот свет провожают. Из-за его смерти Эльгу в тот же год обручили с Ингваром – наш род в те годы не мог Хольмгарду предложить никого больше в таль[16], потому что у сестрича нашего, Олега Предславича, тогда уже жена была, а детей еще не народилось.

Бер внимательно слушал. Свою, хольмгардскую половину этих родословных он знал, но в Эльговой части разбирался хуже.

– А как получилось, что ваш сестрич старше вас всех?

Теперь, когда Бер был знаком с Малушей, ему стало особенно любопытно понять, откуда взялась эта дева и почему его племянница почти одних лет с ним.

– Эльг был лет на двадцать старше моего отца и Вальгарда. У них разные матери. Он в Киеве женился на Бранеславе, когда его братья были еще почти детьми, и поэтому его дочь, Венцеслава, наша двоюродная сестра, оказалась старше нас лет на тридцать. Ее выдали за Предслава из Моравы, у них родился Олег Предславич. И он был уже женатым мужчиной, когда мы с Эльгой еще девочками едва учились прясть. Поэтому их ветвь обгоняет нашу на поколение. Ну и потому что это родство идет через жен, а у них каждое новое колено родится лет через пятнадцать-шестнадцать. Предславе было шестнадцать, когда она Малушу родила, да и та…

– Сколько же ей лет сейчас?

– Предславе?

– Да нет же – Мальфрид.

– Шестнадцать должно быть. Она осенью родилась, в самый разгар жатвы, значит, осенью ей шестнадцать и сравнялось.

Бер помолчал, примеривая эти сведения к своим впечатлениям. Лицо, которое он запомнил, казалось, не имело возраста – Малуше могло быть и шестнадцать, и больше двадцати.

Наверное, боги привели его сюда и вынудили остаться до Карачуна, хотя он рассчитывал уехать восвояси куда раньше и провести йоль, как всегда, со Сванхейд. В Хольмгарде его мать, Берислава, умерла, но родилась она здесь. Возле этого стола она в детстве и юности слушала рассказы о своих дедах, как он слушает их сейчас. О жизни и смерти Эльга Вещего – самого прославленного человека в роду. О поминках по своей матери, Домолюбе: заживо уходя из мира живых, та сидела под этим вот столом и там получала свою «мертвую» долю.

И тут Бер сообразил еще кое-что. Та старуха в лесу, которая указала ему путь к логову человека-медведя, но не явила своего лица, – это же мать его матери, его родная бабка! Как Сванхейд, только с другой стороны! А он всяких небылиц наплел про ее «прекрасных» дочерей-лешачих…

Еще держа эти мысли в голове, от стука в дверь Бер сильно вздрогнул. Этот вечер, древняя тьма и новый огонь, разговоры о предках и приготовленное для них угощение – все это полнило воздух иномирным присутствием. Бер так и видел через дубовую доску двери ту старуху в птичьей личине. Холодная жуть не отпускала: ведь если старуха – его родная бабка, то четверть его собственной крови сейчас течет на том свете…

– Отвори, Милыня, – велела Ута служанке, и Беру померещилась на ее простом лице тень скрываемой улыбки.

Стало легче: Ута, видно, знает, кто пришел.

Он подумал о Князе-Медведе и невольно встал. Вспомнил, что тот обещал прибыть только завтра; но, может…

Дверь распахнулась, и под удивленный гомон в избу ворвалась толпа выходцев с того света. Не пойми что за существа – в козьих и звериных шкурах, в размалеванных личинах, с хвостами позади и бородами из соломы спереди.

– Вы кто такие? – крикнула Ута.

– Мы – невесты! – объявила самая высокая из вошедших, закутанная в две козьи шкуры, серую и белую. На голове у нее возвышались рога из соломенных жгутов, а сзади болтался свернутый тоже из шкуры хвост вроде волчьего. – Есть у вас женихи?

– Есть, есть! – охотно ответила Ута. – Полна изба женихов! Выбирайте, какие понравятся! Встаньте, отроки, чтобы девушкам было лучше вас видно!

– Я тоже жених! – первым встал десятский Свен, хотя дома в Хольмгарде у него имелась жена и пятеро детей.

– И ты выходи!

– Иди ко мне, красавица! – позвал Свен. – Дай я погляжу, какова ты, годишься ли мне?

Соблазнительно кривляясь, под общий смех дева-коза приблизилась.

По движениям и по голосу было ясно, что это парень, и Бер вспомнил встречу ночью на Великой. Быстро оглядел толпу прочих «невест». Некоторые ростом, станом и ухватками выдавали в себе парней, но часть были настоящими девушками. Тут главное не ошибиться.

– А я невеста-то хорошая, лучше всех! – тонким голосом, явно ломаясь, уверяла первая «коза». – Погляди, сколько на мне платья разного – все мое! Приданого – на трех санях не свезти!

– Ну сейчас поглядим! – Не растерявшись, Свен немедленно ухватил ее за шкуру и приподнял край.

«Коза» взвизгнула.

Под шкурой оказалась старая черно-бурая понева.

– Что-то понева у тебя старушечья! – заявил Свен, пощупав. – Сколько ж тебе годков, красавица?

– Да всего ничего… и пяти лет не прошло… как пятьдесят сравнялось.

– Такая невеста мне не нужна! – Свен хлопнул «козу» по плечу, развернул и слегка приподдал сзади. – Ступай, ищи себе старичка на пару.

– Ах ты охальник! – возмутилась «коза» и кинулась к нему назад. – А вот я тебя забодаю!

Завязалась потасовка: «коза» пыталась боднуть Свена своими соломенными рогами, причем в такое место, которое всякий муж старается оберегать, тот уворачивался и в конце концов схватил печной ухват – тоже рогатый. Дело пошло веселее.

– Не учила меня мать ни ткать, ни прясть! – запела высоким дрожащим голосом другая «невеста».

– Только выучила мать, как под молодцем лежать! – подхватили другие.

Отроки тем временем придвинулись к толпе «невест».

– Эта мне нехороша – больно чумаза! – горделиво приговаривал Бер, осматривая одну за другой: берестяные и кожаные личины с наведенным сажей «румянцем». – Эта больно тоща… Эта ростом велика – не скамью же к ней подставлять!