Великая княгиня Рязанская - Ирина Красногорская

– Подожди, Анна? Не кипятись! И посмотри на меня. – Еввула села на ложе, повернулась спиной к стене. – Эх, темновато тут, и тень может помешать. – Она подвинула свечу. – Но ты смотри. Не так, как всегда, а как бы внутрь себя. У тебя должна появиться несильная боль над переносицей, там, где, если верить сказкам, у некоторых – третий глаз. Ну – попробуй же! Это ведь не пальцы в огонь совать.

Анна отошла от двери к столику, всмотрелась и – не поверила глазам.

– Видишь?

Анна молчала.

– Неужели не видишь?

– Нимба не вижу, а – как бы прозрачный кокон вокруг твоего тела. Он похож на ореол вокруг пламени.

– Какого цвета ореол?

– Цвета? Он прозрачный. Бесцветный? Нет, голубоватый!

– Тогда я могу вставать! – обрадовалась Еввула.

– Но почему кокон, а не нимб – сомневалась Анна, досадовала, что видение далось так легко. – Иконники пишут нимб.

– Это они красоты ради, да по привычке. – Еввула медленно, осторожно поднялась, протянула левую ногу, касаясь пола, точно пробуя теплоту воды или толщину льда. Её пошатывало – опёрлась одной рукой о столик, другой зачем-то потянула прядку волос к носу. Посмотрела на неё и предложила Анне. – Попробуй посмотреть на волосы, приблизив их к глазу.

– Чудно! – изумилась Анна. – Вроде бы вижу волосок, однако он куда толще суровой нитки, а внутри полый. Разве такое возможно?

– Люди не умеют пользоваться своим зрением. – Еввула отошла от стола, сделала несколько неуверенных шагов и потеряла равновесие, Анна подскочила поддержать. Еввула отстранила её, выпрямилась и продолжала: – А если бы научились, то увидели бы, что пространство ещё заселено и мельчайшими существами, куда меньше блохи. И всё это кишит вокруг, на нас наталкивается, но толчков мы не ощущаем. Или видели бы вдаль на несколько вёрст. – Она уже уверенно шагала по каморке и вдруг остановилась, пошарила за пазухой, достала уже знакомую Анне бусинку, посмотрела в неё и сказала:

– А с помощью этой бусины я вижу намного дальше. Вижу, как сейчас князь Юрий собирается в путь. Ему бы повременить до утра – темнеет, снег повалил. Однако он спешит, тревожится – получил твоё письмо…

– Моё письмо? Ты тоже его видела?

– Не видела, – Еввула убрала бусинку, – узнала по твоим мыслям. Ты со мной говорила и беспокоилась, дошло ли письмо, и сразу подумала о нём, как я сказала о Юрии. Так?

– Ты мысли читаешь? – воскликнула Анна, ещё не зная, как отнестись к этому.

– Не всегда. – Еввула опять опустилась на ложе. – Сил на это много уходит, пользы – мало. Твои мысли легко читаются. Человек ты открытый, бесхитростный. Да и загораешься легко. Отзывчивая. К ведомству способная. Может, поучиться тебе…

– Нет, нет! – испуганно возразила Анна. – Меня уж точно сожгут. Разве если научишь определять болезни по нимбу…

– Догадливая! – обрадовалась Еввула. – Научить можно. Но наука не день, не два займет, и едва ли польза от неё будет. Что толку оттого, что недуги распознавать будешь, когда лечить их не умеешь. Или всё, или ничего, княгиня.

Анна молчала и опять смотрела на нимб над головой Еввулы. Ей показалось, что он значительно увеличился и погустел.

– Ты не спеши с ответом. Да и не в знахарстве твоё призвание, не в обязанностях княжеских. Тебе дар необыкновенный дан, а ты им пренебрегаешь. А сейчас иди – кончилось наше время, князь беспокоится.

– Видишь? – спросила Анна, хотя и не сомневалась в этом.

– Слышу! – засмеялась Еввула. – Полтерема слышит, это ты, как глухарь, слышишь только себя.

Действительно из-за двери доносился громкий, возбуждённый и недовольный голос князя. Ему вторил нежный и певучий, как родничок в жару, голос мамки княжича. Ни в том, ни в другом Анна не уловила тревоги, а потому не бросилась выяснять, чем недоволен князь, замешкалась у дверей, заговорила:

– Я в долгу перед тобой, Еввула. В долгу неоплатном. Тебе ничего не нужно – ни богатства, ни почестей. Я бессильна рассчитаться с тобой и не могу и впредь не принимать твою помощь. А значит, долг мой будет всё расти и расти. Единственное, что могу, – так это признать тебя сестрой старшей. Мне и кажется, что ты старше меня.

– Не терзайся, – отозвалась Еввула со своего неудобного ложа, – я и впрямь старше.

– Но ты была совсем ребёнком, а я…

– У нас будет ещё время об этом поговорить, – ответила Еввула, заворачиваясь в тулуп. – Ступай с миром.

Но поговорить им об этом не пришлось никогда.

Дня через три приехал Юрий в сопровождении малочисленной собственной охраны и милославских стражников. У него не оказалось грамоты на въезд в Рязанское княжество, и никто на засеке не смог подтвердить, что он шурин великого князя, а не какой-то лазутчик. По дороге он узнал о горестных событиях в Милославском и заготовил слова утешения вдове и дочери покойного. Произнося их перед хозяйками, опасался, что разбередит ещё не зажившую рану. Однако рана затянулась быстро. Юная вдова более в утешениях не нуждалась. Страх, вызванный неминуемой переменой в её жизни и покойником в доме, прошёл. Утрата старого господина-мужа не печалила. Она обрела наконец свободу, наконец стала взрослой и теперь мечтала получше распорядиться своим новым достоянием. Дождаться не могла, когда высокие гости отбудут к себе.

Престарелая дочь Григория Ивановича тоже ждала – окончания череды поминок, чтобы отправиться в монастырь.

Гости также прибывали в ожидании – нужен был хороший, устоявшийся санный путь, чтобы пуститься с хворым в обратную дорогу. Анна предлагала остаться в Милославском до Рождества. Но Василий и слушать об этом не хотел, надеялся стать на ноги по прибытии в Переяславль, верил, что в своём дому и стены помогают. Приезду Юрия поначалу обрадовался, но, сообразив, что тот появился не случайно, в помощь, а может, как соглядатай, обозлился на Анну. Держал при себе шурина только что не на привязи и причины не скрывал, говорил с усмешкой:

– Не хочу, чтобы за моей спиной сестрица с братцем шушукались да решали по-родственному, как княжеством моим управлять. Сам управиться в состоянии – ноги поломал, а голова целёхонька.

И всё-таки не углядел. Крепкий сон сморил то ли после сытного обеда, то ли потому, что ромашкового настоя выпил сверх меры, и Анна не преминула этим воспользоваться, увела Юрия в один из дальних переходов терема. Рассказала ему всё без утайки – о княжеском соборе, о своих опасениях, что кто-то из князей удельных, может, даже дядюшка, замыслил погубить Василия, поняв, что тот не намерен противиться Москве. Про птиц зловещих она сказать забыла.

Опасность заговора Юрий решительно отверг. Губить Василия, чтобы вместо него иметь на Рязанском столе малолетнего наследника и сестру великого князя Московского соправительницей, рязанцам нет смысла. Поведение Василия одобрил, сказал, и Анна не уловила в его словах ни торжества, ни семейной гордости: