Вьетнамская жар-птица - Юлия Монакова

– Вот уж не думал… – Отец озадаченно потёр переносицу. – Мне казалось, ты здесь счастлива.

– Я счастлива, – заверила она торопливо. – Просто… Для меня Америка – это всё равно не дом. Она так и не стала для меня своей. А насчёт работы… Мне неоднократно поступали предложения из музыкальных театров Москвы. Думаю, что вполне смогу заниматься своим любимым делом, тем более что в России у меня тоже есть свои поклонники…

Воспоминание это пронеслось в её голове за считанные секунды, пока она смотрела в расстроенные глаза своего продюсера. Он тоже искренне не понимал, почему блестящая певица, его лучший проект, должна бросить всё, что ей дорого, и уехать из сытой благополучной Америки в холодную дикую Россию, чтобы ухаживать за древней старушенцией. Разве в этом была хоть капля здравого смысла? Хоть немного логики?

– Гэри, милый, тебе не понять загадочную русскую душу, – рассмеялась она. – Поэтому просто поверь мне на слово – так надо.

– Но… это же не окончательное твоё решение? – уныло пробасил он. – Извини за прямоту, но твоя бабушка не вечна. Обещай – если решишь вернуться в Америку, то сразу же дашь мне знать. Мы снова заключим с тобой контракт…

– Если я вернусь, – Вера выделила интонацией слово «если», – то, обещаю, ты будешь первым, кому я об этом сообщу.

– Ну что, начинаем, Гэри? – звукач потёр ладони, предвкушая увлекательный процесс.

С Верой вообще было интересно работать – вернее, не столько с ней, сколько с её волшебным голосом в три с половиной октавы. Поэтому даже самая рутинная работа: выбор удачных тейков, тональная, ритмическая и динамическая коррекция, синхронизация бэков и дабл-треков – превращалась с ней в магическое действо, в волшебство. К тому же Вера практически всегда пела чисто и не лажала. Трек, который они записывали сегодня в студии, был удивительным – певица поочерёдно брала то низкие, то высокие ноты, которые сплетались в потрясающую мелодию. Разумеется, это было полностью компьютерным сведением – вживую данный трюк был просто невозможен; если бы Вера так быстро «скакала» голосом из одной октавы в другую, то к концу песни просто выплюнула бы на пол свои связки и не смогла потом восстановиться. Впрочем, её вокального мастерства это нисколько не умаляло – голос неземной красоты и диапазона пробирал буквально насквозь. Вериной заветной мечтой было повторить когда-нибудь подвиг Жанны Рождественской, которая, исполняя арию Пресвятой Девы в рок-опере «Юнона и Авось», брала верхней нотой ми-бемоль третьей октавы. Больше этого не удавалось никому.

– Приступайте, ребята. – Она благосклонно кивнула обоим – и продюсеру, и звуковику. – Верю, что вы сделаете прекрасный трек из этого материала. Послушаю его затем по радио. – Она не удержалась и засмеялась. – А мне пора бежать, собирать вещи.

– Когда у тебя самолёт? – поинтересовался продюсер, изо всех сил делая вид, что ему не грустно.

– В Москву? Вообще-то, послезавтра. Но сначала я полечу в Портленд. Нужно попрощаться с семьёй. Ну, и ещё у меня там остались кое-какие неоконченные дела…

«Неоконченными делами» был визит в её школу, а точнее – встреча с мистером Бэнксом.

Вера сама не знала, зачем хочет увидеться со своим бывшим учителем литературы. Пожалуй, это был её незавершённый гештальт. Ей хотелось убедиться, что всё отгорело, цепляться больше не за что, и в Америке её отныне ровным счётом ничего не держит. Конечно, глупо было бы врать самой себе, что все эти годы она продолжала сохнуть по мистеру Бэнксу, – и Вера не делала этого. Иной раз она не думала об учителе целыми месяцами. Но… случайное воспоминание, знакомый взгляд или улыбка, мелькнувшие в толпе… и сердце делало такой кульбит, что Вера останавливалась и хваталась за стены, чтобы отдышаться и прийти в себя. А затем накатывало дикое разочарование – это был не он, просто похожий человек.

Она долго стояла перед зданием старшей школы имени Авраама Линкольна, не решаясь войти, и снова чувствовала себя ученицей выпускного класса, влюблённой в учителя литературы до дрожи в коленках. Вадим Зеланд утверждал, что «за желанием» нужно идти так, как мы спускаемся в киоск за вечерней газетой, – уверенно, не комплексуя и даже несколько расхлябанно, как бы пошаркивая домашними туфлями о знакомые выщерблины асфальта. Но Вера никак не могла успокоиться и расслабиться. Она сама не ожидала, что её захлестнёт такая буря эмоций. То ли это были отголоски первой любви, то ли просто – воспоминания о школе, о своей счастливой юности… Она прокручивала в памяти все концерты, на которых выступала, и спектакли, в которых участвовала… Вспоминала выпускной бал, и своё прекрасное платье, и танец с учителем…

Бог знает, сколько бы она простояла так, пялясь на школьные двери, если бы они, наконец, не распахнулись и не выпустили на волю учеников, у которых закончились занятия.

Веру никто не узнал. Да и сложно было бы признать знаменитую певицу в худенькой и невысокой молодой женщине в тёмных очках, одетой в простой тёмный плащ, со стянутыми в «хвост» волосами, без грамма косметики.

Юный чернокожий охранник на входе сначала не хотел её пускать. Пришлось снять очки и продемонстрировать удостоверение личности, после чего парень расплылся в улыбке, радостно закивал и нерешительно попросил автограф. Вера уточнила у него, работает ли в школе учитель литературы мистер Бэнкс – она ведь ничего не знала о нём с тех самых пор, как уехала из Портленда, и в редкие визиты домой не пересекалась с ним в городе. Оказалось, что мистер Бэнкс по-прежнему трудится в школе Линкольна, и, более того – у него только что закончился класс, так что он должен быть сейчас в своём кабинете.

– Хотите, я позвоню ему и доложу о вашем визите? – любезно предложил охранник, но Вера покачала головой:

– Нет-нет, спасибо… Я хочу устроить ему сюрприз.

Она медленно двинулась по коридору. В холле на стенах были развешаны фотографии знаменитых линкольнских выпускников, гордости школы, и Вера с удивлением и радостью увидела своё изображение, подписанное так:

«Вера Громова (Вероника Мендес), выпуск 1998».

Номер кабинета мистера Бэнкса ей подсказал охранник. Вера увидела полоску света, пробивающуюся из-под двери, и на секунду замерла в нерешительности: правильно ли то, что она делает? Вдруг вспомнилось, как она заявилась к нему во время выпускного – вошла внутрь, заперла за собой дверь и вообразила, что сейчас учитель займётся с ней любовью прямо на письменном столе!..

Она открыла дверь. Мистер Бэнкс сидел за столом и задумчиво бегал пальцами по клавишам своего ноутбука. Увидев боковым зрением, что кто-то вошёл, он поднял голову и посмотрел в сторону Веры. Боже мой, он стал носить очки… Волосы уже не слишком густые… И такие явные морщины… Он постарел, поняла Вера. Постарел, но по-прежнему был красив так, что перехватывало дыхание.

– Простите?.. – нерешительно выговорил мистер Бэнкс, чуть прищурившись, и вдруг, не докончив фразу, изменился в лице и ахнул: – Вера?!

Не в силах сказать ни слова, она глупо и счастливо улыбнулась и просто кивнула. Он поднялся из-за стола, не отрывая от неё недоверчиво-восхищённого взгляда.