Американец, или Очень скрытный джентльмен - Мартин Бут

Встреться она вам на Корсо Федерико II, вы бы приняли ее за секретаршу, гуляющую по магазинам, за туристку, осматривающую достопримечательности, за среднесостоятельную дочь среднесостоятельных родителей, получающую высшее образование. Она похожа на Клару, только не такая красивая.

Клара, несмотря на свой сексуальный опыт, еще очень невинна. Когда она сидит на мне и стонет, прикрыв глаза, в ней все равно чувствуется наивность и чистота. Как бы судорожно она ни двигалась, как бы громко ни вскрикивала, она остается девушкой на заре женственности, которой нравится этот хулиганский секс — и то, что за него платят.

От моей посетительницы, напротив, веет житейской умудренностью, тревоги и заботы уже оставили на ней неизгладимый след. Она дремлет на сиденье «ситроена» — я как раз начинаю одолевать первые повороты на подъеме в гору — и выглядит совсем молодой, даже моложе Клары. Но в ней чувствуется глубина, которой в Кларе нет, суровость, которую я не могу описать — я даже не знаю, в чем конкретно она проявляется. И попытки разгадать тайну этой женщины тут ни при чем. Как ни при чем и то, что мы — представители одной профессии. Это скорее наития. Так кузнечик боится дятла, которого за всю свою короткую жизнь не видел ни разу.

Я прекрасно знаю, что должен быть осторожен со своей посетительницей. Да, это миловидная блондинка, дремлющая в моей машине, но она может быть безжалостна, как кошка, поймавшая воробья. Будь это не так, ее бы уже не было в живых — или она бы не выбрала стезю коммивояжера смерти.

Когда «Сочими» окажется в ее руках, я ей больше буду не нужен — и, соответственно, от меня можно будет избавиться. Я знаю ее тайну, знаю, кто она такая. Я превращусь в угрозу, хотя мне неведомы ни ее имя, ни национальность, ни адрес, ни связи, ни воззрения.

Я поворачиваю руль вправо и влево, вписываясь в крутые повороты узкой дороги, постоянно переключая передачи, и думаю о нашей первой встрече. Нынешний ее легкий летний наряд нравится мне больше, чем строгий деловой костюм.

— Скоро приедем?

Она открыла глаза и произнесла эти слова тоном ребенка, заскучавшего в дальней дороге.

— Как сказать. Осталось минут двадцать.

Я скосил на нее глаза — она склонила голову набок и улыбнулась.

— Вот и хорошо. Мне нравится ехать. За городом можно расслабиться, и солнце теплое.

Она потянулась назад за очками. Я проследил за ее движением в зеркале заднего вида, хотя и понимал, что пока еще рано. Она не потянется за пистолетом. Пока — нет. Она нащупала очки, снова села прямо, но надеть их так и не надела. Вместо этого стала поигрывать ими, так и сяк крутя тонкими пальцами пластиковую оправу. Потом опустила козырек от солнца.

Я с удовольствием остановился бы в маленьком баре в Терранере. Эспрессо сейчас был бы очень кстати. Но это было слишком опасно: двое иностранцев в темно-бордовом «ситроене» с местными номерными знаками почему-то останавливаются в забытой богом деревушке выпить кофе. Нас могут запомнить, отождествить лица с машиной, удержать в памяти обрывки разговора. На подъезде к деревне нам повезло — мы оказались за медлительным грузовиком, груженным макулатурой. Машину, которая едет сразу следом за другой, не замечает никто.

У отворотки с главной дороги я остановился.

— Простая предосторожность. — С этими словами я вышел из машины и сделал вид, что мочусь в кусты. Ниже по дороге проехала машина, «альфа-ромео», красный седан. Водитель не поднял глаз наверх. На полях никто не работал, я не услышал никаких звуков, выдающих человеческое присутствие, кроме скрежета коробки передач «альфы-ромео» — метрах в четырехстах водитель резко переключил передачу на крутом повороте.

Мы двинулись по дорожке. Пыль прибило дождем, «ситроен» оставлял следы на гладкой поверхности. Это меня немного обеспокоило. Но солнце стояло высоко, земля быстро просыхала. Скоро следы протекторов станут казаться старыми, а потом их и вовсе сгладит полуденным ветерком.

Наконец мы оказались на альпийском лугу. Здесь было даже красивее, чем в прошлый раз. Дождь вызвал к жизни миллионы новых цветов. Я остановился под ореховым деревом, развернулся, как и прежде, вверх по склону и заглушил двигатель.

— Приехали, — сказал я.

Она открыла дверцу, вышла и встала в тени дерева. Яркий солнечный свет меня тревожил. Я боялся, что машину заметят. Но мы уговорились, что она приедет именно в этот день. Не в моих силах подгадать погоду.

Вытянув руки, она спросила:

— А вон те домики? В них пусто?

— Давно заброшены. Проверял в прошлый раз.

— И все-таки стоит еще раз проверить, как вы считаете?

— Стоит, — согласился я. — Только лучше я сам. Здесь, в горах, много гадюк. А ваши туфли…

— Я буду осторожна, — отозвалась она. Голос не прозвучал резко, но я окончательно убедился, что она мне не доверяет.

Мы двинулись вперед. Я шел первым, чтобы вспугивать змей — если что, они бросятся наутек. Оказавшись возле оплетенных зеленью развалюх, она остановилась, посмотрела вниз, в долину, вверх, на суровые каменные кряжи, на маленькое озеро, которое после дождя увеличилось почти вдвое.

— Очень красиво, — заметила она, присаживаясь на неустойчивую каменную изгородь горной террасы — когда-то она была распахана. Часть юбки оказалась зажатой между ног. Наклонилась вперед, уперлась локтями в колени.

Я промолчал. Вытащил из кармана брюк маленький бинокль и осмотрел долину. Камыши, по которым я стрелял в прошлый раз, теперь находились в шести метрах от берега и стояли полузатопленные.

— Вы его уже опробовали?

— Да.

Она примолкла и смотрела на ящерицу с яркой зелено-желтой головкой, которая выглянула из-под изгороди, потаращилась на нее и снова юркнула в тень.

— Как здесь спокойно. Если бы так было повсюду.

И тогда я понял, что у нас с этой молодой женщиной, чьего подлинного имени я не знаю, родственные души. Она тоже видит, как ужасен мир, и хочет сделать его хоть немного лучше. Она убеждена, что убийство политика или кого-нибудь в этом духе может способствовать этому улучшению. Я не мог с ней не согласиться.

— Скажите-ка, господин Мотылек, а вы часто здесь бываете?

— Только один раз, когда испытывал изделие.

— И вы ни разу не приезжали сюда с женщиной?

Признаться, я растерялся.

— Нет.

— Или, может, в вашей жизни просто нет женщины? Всем нам непросто строить отношения. В нашем-то мире.

— У меня есть приятельница, — сказал я. — И да, вы правы. Непросто.

— Дружба — вещь преходящая.

— Совершенно верно, — согласился я, — Она ведь…

Какое-то движение на другом конце долины. Я приметил его краем глаза и тут же схватился за бинокль. Почувствовал, что она насторожилась не меньше, чем я, взгляд заскользил по деревьям в поисках укрытия.