Королевство Краеугольного Камня. Книга 2. Первеницы мая - Паскаль Кивижер

– Волк? – переспросил Тибо, еще не оправившийся от событий в северном крыле.

– То есть вы, сир. Прошу прощения, пословица такая.

– А… Я зашел узнать о больном.

– Он парализован, как я и предполагал, – объявил Плутиш, радуясь своему верному диагнозу.

– Парализован… Как? Навсегда?

– Да, сир, если человек парализован, то это навсегда.

Тибо молча покачал головой.

– Ну а ты, Лисандр? Всю ночь просидел, бедняга? – спросил он наконец, заметив стул, на котором еще осталась вмятина, и указал на пустующие койки. – Мог бы хоть прилечь.

– На них, сир, мрут через раз, – ответил Лисандр, чтобы подразнить Плутиша.

– Надеюсь, скоро статистика улучшится, – подхватил Тибо с той же целью.

Сам он то и дело поглаживал больную руку и был по-прежнему очень бледен. Плутиш это заметил, но предпочел не беспокоиться. Если что-то пойдет не так, он все свалит на практиканта.

– А как Амандина? – спросил Тибо, оглядываясь по сторонам.

– Она отказывается от лечения, сир.

– Нужно настоять, доктор.

– Лечить против воли непросто, ваше величество.

– По-моему, в вас маловато сострадания. И кишка тонковата. Пошлите вашего практиканта, он справится.

Доктор готов был взорваться. Единственное, что он намеревался доверить Корбьеру, – это вытирать черную мочу. Но Тибо уже развернулся к нему спиной.

– Пошлите вашего практиканта к Амандине, это королевский приказ, – бросил он, выходя. – Пойдем, Лисандр, пойдем завтракать.

Спустя какое-то время Лукас по королевскому приказу явился в комнату Амандины. Он ожидал найти ее полумертвой, но она, напротив, была на ногах и вид имела обычный: крепкая, с восковой кожей, в фартуке и с чепцом, уже готовая к работе. Сначала она отказывалась от осмотра, но Лукас умел найти подход, и в конце концов она открыла рот. То, что он увидел, поразило его.

Обрубок языка уже зарубцевался. Такого быть не могло! Лукас хотел засыпать ее вопросами, но теперь Амандина была в самом деле немой и, судя по тому, как она указывала ему на дверь, совсем не была ему рада. Уже выходя, Лукас кое-что заметил. На тумбочке стоял матовый стеклянный пузырек с пробкой. Когда он протянул к нему руку, служанка вытолкала его за дверь.

Снова пузырек, и снова чудо. Неужто Сидра и правда занимается врачеванием? Лукас не знал, радоваться ему или тревожиться. Как бы то ни было, он решил держать язык за зубами. И так его практика висела на волоске.

И волосок этот оборвался пять дней спустя, когда Тибо призвал его к себе в кабинет. Войдя, Лукас увидел полуголого короля, который левой рукой подписывал налоговые ведомости, оставляя кляксы на каллиграфически безупречных строчках. Правая рука у него онемела, посинела, распухла. К ней нельзя было притронуться. О камзоле не могло быть и речи, жилет, само собой, не обсуждался. Даже рубашку можно было только накинуть на плечо. Но и сама повязка слишком давила.

– Ну, знаете, сир… Что же вы раньше не сказали? Болит ведь небось?

– Нет.

– Ох! Будь вы матросом, досталось бы вам по первое число.

– Я не матрос.

– Жаль, сир, очень жаль, – пробормотал Лукас, принимаясь за повязку.

Бинт прилип к ране. В конце концов Тибо сорвал повязку сам, сочно выругавшись.

– Что, Лукас? Пойду на корм червям? – спросил Тибо, глядя на то, что скрывали бинты.

– Не совсем, сир.

– Говори как есть. Он ничего не продезинфицировал, этот Плутиш, я угадал? Ни руки, ни иглу?

Лукас только тяжело вздохнул.

Затем он вел долгие переговоры, чтобы добыть в больнице свежий бинт. Но когда пошел слух, что он просил у садовника личинок мух, врачи выгнали его бесповоротно.

Прощай, практика! Под требования Гильдии он уже никогда не подойдет. И врачом ему не стать.

Тибо дорого заплатил за свое донорство, но страдал не зря: в конце концов Блез де Френель усвоил голубую кровь и к концу недели был перенесен из палаты к себе в комнату. Лисандр сам вызвался кормить его пюре с ложечки. Правда, пока каждый глоток становился для Блеза настоящим поединком, из которого он редко выходил победителем. Пюре стекало по подбородку, потом на шею, текло до самых мочек ушей. Веки Блеза иногда подрагивали, силясь подняться, – этот другой поединок растянулся на десять дней. Когда же он наконец открыл глаза, то был ослеплен светом комнаты и поражен тем, что первым увидел то же самое, что видел последним: склоненное над ним лицо Лисандра.

Лисандра же поразил взгляд наставника – бездонный колодец трагически ясного рассудка. Ни страдания, ни отчаяния, ни замешательства. Напротив, трезвый ум и смирение. В душе пухлый гурман Блез всегда был отшельником в грубой рясе, аскеза для него оказалась делом естественным. Отныне он посвятит себя искусству медитации и довольства малым. Единственное, о чем он сожалел, – это невозможность дать Лисандру образование, какого он заслуживал, а королю – столь необходимую поддержку.

Узнав, что больной открыл глаза, Тибо тут же пришел его проведать. Всепонимающие глаза в неподвижном теле потрясли его, ему показалось, что перед ним мертвец, по недосмотру оставленный Смертью в живых. Тибо не знал, что ему сказать.

– Не знаю, что сказать вам, Блез… Я послал вас на верную смерть. Совершил непростительную ошибку… Если бы Лисандр не пошел за вами следом по собственному безрассудству, вы скончались бы прежде, чем мы бы вас нашли.

Тибо готов был поклясться, что взгляд Блеза светился прощением, но, наверное, это был лишь плод его фантазии.

– Вы помните, что случилось?

Блез только моргнул.

– Бьюсь об заклад, помните… – продолжал Тибо. – Боже мой. Что же там случилось? Вы что-то нашли?

И снова этот взгляд, это молчание, этот бездонный колодец. Тибо было не по себе, но он продолжил рассуждать вслух:

– Вы что-то нашли, руку даю на отсечение. Но теперь нам не узнать, что именно. Как бы то ни было, вы, очевидно, столкнулись со Стиксом. Лисандр видел его, с окровавленной пастью. Не понимаю, откуда явился Жакар. Наверное, снова из тайного хода, но не того, который ведет к бухте, весь берег у меня под наблюдением. Еще один ход… тот, который вы и искали, Блез, когда Стикс вцепился вам в горло… Брюно Морван говорит, этот пес ступает как волк, что, как вы понимаете, меня не радует. И вообще, непонятно, как эта псина еще жива, ему по-собачьи давно за сто перевалило. И потом, Сидра… Не знаю, как с ней быть. После трагедии с вами я пошел к ней. Она меня обездвижила, даже пальцем не тронув. Как вам объяснить? У нее какая-то сила в руках. В ладонях. Простите, Блез. Вы, наверное, решите, что я брежу. Но нет. На этот раз я в здравом уме. Я так думаю. Ну, надеюсь. Я, кстати, попросил Эму послушать, что я говорю во сне. Но она не хочет рассказывать. В общем, вернулись к исходной точке. Почему вы так на меня смотрите? Хоть ясновидящую ищи, чтобы прочесть ваши мысли.