Экспедиция в любовь - Елена Лагутина

— Да смотрела я там уже с утра, — с досадой отозвалась Маша. — Кроме того, я прекрасно помню, как я его потом назад отнесла.

— Странно… Куда ж он мог подеваться?

— Не знаю, Пашенька, не знаю, — медленно проговорила она.

Павел растерянно развел руками:

— Маш, да не волнуйся ты… Он ведь из лагеря не мог никуда деться, правда? Ну вот! Значит, пока будем собираться, он обязательно найдется.

Маше очень хотелось верить в его слова, и она почти поверила в них. Почти — потому что ясно помнила, как она на столе в камеральной палатке осторожно упаковала череп в вату и бумагу, следя за тем, чтобы подпись на образце была видна; как отнесла его в темноватую палатку, где хранились образцы; как бережно уложила в ящик…

А верить Паше ей очень хотелось. Поэтому она и начала придумывать всяческие объяснения: мол, захотел кто-то еще разок взглянуть на ее находку, а на место положить забыл. Правда, теперь уже весь лагерь знал про пропажу — это уж Игорек постарался, но никто не признавался в том, что видел драгоценный сверток. Но с другой стороны, вполне можно было предположить, что этим любопытным был кто-то из студентов, и теперь он просто-напросто боится признаться в собственной небрежности.

Она согласилась с ребятами — мол, да, найдется этот образец, никуда он из лагеря не денется, но и верила в это, и не верила. До конца дня она работала старательно, но машинально, с трудом замечая окружающих. А вечером принялась клясть себя почем зря. Нужно ведь было убрать этот череп с глаз долой, в свою палатку! Или отдать его на хранение Рузаеву. Или… Впрочем, кто же мог предположить такую идиотскую ситуацию, как пропажа образца.

Что, кто-то захотел вывезти его за границу и продать за бешеные деньги? Что ж, он действительно стоит дорого, но надо ведь еще найти того, кто его купит. Для непосвященных это — всего лишь кусок породы с торчащей из него старой костью, то ли кошачьим, то ли собачьим черепом. Господи, да что же это она, с ума совсем сошла, что ли? Кто ж этот череп через границу провезет? Его первый же таможенник задержит. Нет, опять ерунда. Кто вообще станет этим заниматься, кому такое может прийти в голову? Кому, черт побери, нужен этот проклятый череп?! Лучше бы она его вообще не находила, теперь спокойнее было бы всем.

Пришла верная подруга Татьяна, заставила Машу выпить горячего кофе. Понемногу она успокоилась и теперь излагала Таньке — а больше самой себе — все разумные доводы.

— Тань, но ведь у меня еще один образец остался, правда же?

— Ага, — подтверждала Татьяна, прихлебывая кофе.

— Ну вот… Можно и с ним поработать в крайнем случае… Если тот не найдется. Правда, я уверена, что он найдется, он просто не может не найтись, но так, на всякий случай… Я ведь могу попытаться и по второму черепу определить вид. Конечно, это займет гораздо больше времени, да и результат не будет таким бесспорным, как по первому, но все-таки, если постараться… Да, Тань?

— Ну конечно. Только он найдется, ты не переживай.

Однако Маша уже была твердо уверена в том, что свой образец она больше не увидит. Она понятия не имела, куда он мог подеваться, и никаких предположений по этому поводу у нее не было. Просто откуда-то к ней пришла эта уверенность. А раз так — значит, нечего и волосы на себе рвать. Нет, значит, нет. Придется работать с тем, что есть, а это тоже немало.

Дорога домой заняла двое суток, как и было рассчитано. Собственно говоря, можно было бы доехать и быстрее, но не было смысла. Уставший водитель — это довольно опасно, и Рузаев решил дать Петру Петровичу и Саше возможность отдохнуть. На ночлег останавливались часов в шесть вечера, чтобы успеть до темноты приготовить еду и поставить несколько палаток. Народу ехало не так уж и много — всех студентов и Дядю Ваню Рузаев накануне отъезда отправил домой поездом. Остались лишь геологи и водители, и трех палаток хватало на всех. Сам он и Петр Петрович ночевали в кунге, где было потеплее, чем на улице. Правда, галантный Рузаев предложил теплые места Маше с Татьяной, но они отказались.

Можно было и на следующий день ехать до темноты — тогда уже ночью приехали бы домой. Но развозить ребят среди ночи по домам не хотелось, да и лучше всего было бы сразу после приезда разгрузить машины. Вот поэтому в город приехали утром, часов в девять. Машу с Татьяной от разгрузки, естественно, освободили. При въезде в город Танька ворчала: мол, Маше и тут повезло, ее дом находится как раз рядом с той улицей, по которой нужно ехать к институту, а ей самой придется добираться на трамвае в другой конец города.

— Насчет обмена квартирами поговорим потом. Пока! — попрощалась Маша с подругой.

Машина затормозила, и Маша, схватив здоровенный рюкзак и большую спортивную сумку, спрыгнула с высокой подножки.

— Ну все, ребята! Пока! До послезавтра! — помахала она рукой коллегам, с которыми провела несколько месяцев, и, ловко вскинув рюкзак на одно плечо и подхватив сумку свободной рукой, зашагала к дому по асфальтированной дорожке.

Она все время ускоряла шаг и, приближаясь к своему подъезду, почти перешла на бег. Дорожка, которую она почти не замечала, почему-то стала невероятно длинной. Ну если они снова сменили код замка, то она начнет грохотать в металлическую дверь ногами!

Однако код оказался прежним, и Маша беспрепятственно проникла в свой подъезд. Все было как всегда. Та же надпись на двери лифта «Колька дурак», те же почтовые ящики, тот же давно знакомый запах. Как обычно, пахло пирогами (Любовь Федоровна с первого этажа пекла их чуть ли не каждый день) и немножко — кошками. Ну надо же, даже лифт работает! Не придется тащиться наверх с тяжелой ношей. И как хорошо, что сегодня воскресенье — и Ксюша, и Мишка будут дома.

Маша позвонила, как всегда, два раза. Дверь распахнулась, и она, сбросив на пол поклажу, повисла на шее у мужа.

— Мишка! Мишенька! Как я соскучилась! А где Ксюха?

— Еще спит, — коротко сообщил Михаил, осторожно отстраняясь от жены и не делая ни малейшей попытки ее поцеловать.

— Миш, ты что, не рад мне, что ли? — удивилась Маша, привыкшая к тому, что Мишка всегда встречает ее с бурным восторгом.

— Рад, — все так же лаконично ответил Миша и, подумав немного, добавил: — Ксюха обрадуется, она по тебе очень соскучилась.

— А ты?

На этот вопрос он не ответил, сказав:

— Ну что же мы в дверях стоим? Дай-ка я твои вещи возьму.

Закрыв дверь, Маша остановилась в коридоре, ничего не понимая. Что случилось? Почему Мишка так странно ее встретил? И почему его последние письма были такими странными? Нет, тут что-то не так, и нужно немедленно это выяснить. Маша не привыкла к недоговоренности в собственной семье.

Она заглянула на минутку в комнату дочери, полюбовалась на сладко спящую загорелую Ксюшу, осторожно прикрыла дверь и прошла вслед за мужем на кухню. Мишка уже сосредоточенно возился возле плиты.