Новая Дикая Охота. Рассказы для живых - Макс Фрай

У старухи сделалось такое лицо, словно это не у меня, а у неё самой все погибли. Я даже подумал – чёрт их, призраков, знает, может, им невыносимо слушать рассказы о чужой смерти? Ну типа триггер, или как это в психологии называется, когда кто-то о травматичных для тебя вещах говорит.

– На самом деле почти никто после смерти не становится призраком, – наконец ответила Августина. – И это, поверьте, к лучшему. Мало кому бы понравилось такое существование, особенно если оно навсегда. А жизнь после смерти для людей есть, об этом не беспокойтесь. Просто она совершенно другая. Не такая, как здесь. В иных пространствах, иными способами, вы даже представить не сможете, пока сами живы. Ничего не поделаешь, расстались, значит, расстались. Бессмысленно сейчас их искать.

– Как это – почти никто не становится призраком? – опешил я. – А вы сами? На вашем сайте было очень много имён. Или там ерунда написана? Просто для смеху? Розыгрыш? Но вы-то есть! И поэтесса есть.

– Да не то чтобы выдумки, – вздохнула старуха. – На самом деле нас гораздо больше, чем можно найти на сайте. Но мы – не люди, которые жили и умерли. Я – призрак старой секретарши по имени Августина, знаю всё, что она при жизни узнала, помню всё, что с ней успело случиться, рассуждаю и чувствую, как она. Но женщиной Августиной я никогда не была.

– Но откуда же вы тогда взялись?

– Да отовсюду! – она взмахнула рукой, словно очерчивая невидимую границу пространства, откуда пришла. – Мы – то, что вы называете духами. Для вас – незримые и неслышимые. Вы мифологией интересуетесь? Можете выбрать любое название из неё.

– Незримые духи? Сильфы, что ли? – неуверенно предположил я.

– Ну пусть будут сильфы, – нетерпеливо согласилась старуха. – Вряд ли сильфы из ваших легенд и сказок хоть немного похожи на нас, но если незримые, значит, подходят. Я давно заметила, что людям важно всё непонятное хоть как-нибудь называть. Это придаёт вам уверенности, словно дать имя равно взять под контроль.

Точное наблюдение, да.

– Мы всегда крутимся рядом с людьми, – продолжила Августина. – Вы интересные, потому что совершенно не похожи на нас. У вас такие забавные мысли и абсурдные представления обо всём! Но самое главное, сложные, сильные чувства – эмоции. Вот это для нас настоящее развлечение! Нам нравится их вместе с вами испытывать. А если захочется большего, можно в вас поиграть.

– В нас поиграть, – повторил я и только тогда осознал смысл сказанного. – Духи любят играть в людей? Это как?!

– Когда человек умирает, в мире остаётся память о нём. Я имею в виду не воспоминания близких, а память самого мира. О – ну, что ли, форме, конфигурации человека, который был и исчез. Его внешности, личности, чувствах, внутренней силе и слабости, о месте, которое он занимал в пространстве и чужих представлениях. Память мира об умершем человеке живёт недолго – миг, и нет ничего. Но если успеть в нужный момент, можно поймать и принять эту форму. И какое-то время, сколько получится, её на себе носить. Тут, конечно, такая опасность, что никогда заранее не угадаешь, на что именно подписался, и как надолго. Можно на столетия влипнуть, а можно на полчаса. Есть люди, которыми быть приятно, а есть, которыми – не особо. Лотерея, как у вас говорят. Скажем, лично мне повезло с моей Августиной. Больше ста лет в этой форме живу и до сих пор не особенно надоело. У неё всегда хорошее настроение, и отлично работает голова. И про человеческую жизнь она знает больше, чем можно было надеяться. Если бы у нас за ваши секреты очки начисляли, я бы в этом раунде всех по очкам обошла! А, скажем, моим компаньонам на этот раз достались не особо удачные формы. Я им всем сердцем сочувствую, но тут ничего не сделаешь, им остаётся только терпеть и ждать. Даже не знаю, кому из них тяжелее. Наверное, всё-таки поэтессе. Куда интересней быть неприкаянным вечно пьяным балбесом, чем такие стихи сочинять, а потом страдать, что они никому не нравятся. С другой стороны, может, потом, расставшись с человеческой формой и став настоящей собой, я им ещё позавидую, осознав, что их опыт был гораздо забавней и поучительней моего?

– Матерь божья! – наконец выдохнул я. – Принять форму! Наугад! Игра! Лотерея! Вы серьёзно или шутите так?

Спросил и сразу сам понял, насколько это нелепо. Передо мной стоит призрак, которых, по идее, в природе не существует, и гонит какие-то невозможные призрачные телеги. Какая уже, к бесу, разница, серьёзно она говорит, или просто надо мной издевается, как это у духов принято? В школе мои одноклассницы повально увлеклись спиритизмом и потом всем рассказывали, что, к примеру, дух Пушкина, когда они его вызывали, то врал им напропалую, то просто матом их крыл.

– Да, вам наши игры понять и принять непросто, – согласилась старуха. – Извините, что нарушила своей откровенностью ваш душевный покой. Но вы всё-таки не забывайте, мы – не люди. Совершенно на вас не похожи. Бесплотные, вечные, а потому, по вашим меркам, крайне легкомысленные существа. По уму, людям о наших делах лучше вообще ничего знать. Вся ваша сущность должна бунтовать против этой информации! Но моя Августина всю жизнь была сплетницей. Как ни старалась держать язык за зубами, вечно выбалтывала секреты, свои и чужие, всем подряд. К тому же, ваша история о погибших друзьях меня так тронула, словно это случилось со мной, а не с вами. Не хочу, чтобы вы, окрылившись надеждой, всю жизнь маялись, пытаясь их среди призраков разыскать.

– Да я и так всю жизнь буду маяться, – вздохнул я. – Но всё равно спасибо. Надежда – штука воодушевляющая, но лучше сразу её отнять, чем рубить по кусочкам. Ничего, если я в окно покурю?

– Мне табачный дым не мешает. Я же не живой человек.

– Я имею в виду, что придётся невежливо повернуться к вам спиной. Вы же из-за этого не уйдёте?

– Не уйду, – пообещала она.

* * *

– Кстати, мне рядом с вами почему-то больше не жутко, – сказал я, закрывая окно. – Получается, к вам можно привыкнуть, если сразу не убегать?

– Может, и можно, – неуверенно согласилась со мной Августина. – А может, дело в том, что вам так интересно, что всё остальное стало уже неважно. У людей, по моему опыту, интерес – не слишком сильное чувство. Уж точно не сильнее страха. Но у вас почему-то – да.

– Ваша правда, – подтвердил я. – «Интересно» – это самое главное. С детства так было. Всегда. Даже когда все мои погибли, мне стало интересно – звучит ужасно, это я и сам понимаю, но никуда не денешься, интересно, – как я теперь буду жить без них. Новая же ситуация. Неожиданная. Непредсказуемая! Такого я не мог даже вообразить. Сходил с ума от горя и одновременно смотрел на себя словно бы со стороны, с любопытством, как на персонажа книги или кино: интересно, чем дело кончится? Как я себя теперь поведу? Запью и уйду с работы? Уеду в другую страну? Успокоюсь за пару месяцев и буду жить, как ни в чём не бывало? Займусь каким-нибудь экстремальным спортом в надежде быстро себя угробить? Заинтересуюсь эзотерикой, чтобы узнать о загробном мире? В церковь стану ходить или в секту вступлю?.. Персонаж из меня, в итоге, вышел хуже некуда, скучный до крайности, руки за такого сценаристам поотрывать: просто придумал себе дополнительную работу, чтобы времени даже выспаться не оставалось и голова всё время была занята. А пить совсем завязал, потому что от этого только хуже – эмоции обостряются, словно всё случилось вчера. Но кстати, смешно получилось: в эзотерику не ударился, а она, в итоге, сама ко мне пришла.