Женись на мне - Ирина Степановская

– Остановись! – сказал я ей. – Ты все проиграешь!

– Страсть стоит денег! Я это поняла! – Анна говорила словно в лихорадке.

– Я тебя не пущу! Остановите машину! – велел я, но шофер и не думал тормозить. Очевидно, у казино был свой резон.

– Нет, только вперед! – Она отбросила мою руку и сидела теперь, будто в одиночестве, откинувшись на мягкую спинку роскошного автомобиля. Она выглядела так, словно через минуту собиралась навсегда улететь в другую страну или взойти на эшафот, и, проезжая по знакомым улицам и не зная, вернется ли назад, хотела попрощаться со всем, что было у нее на этой земле. Мне стало страшно.

– Я с тобой не пойду! – У меня еще теплилась слабая надежда, что без спутника ее в зал не пустят. Но казино не хотело упускать свою выгоду. Ливрейный швейцар приветливо и с поклоном открыл зеркальные двери. Я остался у входа и присел на бордюр. За мной медленно, но неотвратимо вращалась сияющая рекламная машина. Я схватился за голову. Теперь весь этот блеск, окружавший меня, казался зловещим отблеском пожарища.

Анны не было всего около сорока минут, которые показались мне вечностью. Наконец она вышла. Теперь она была одна, без провожатых, и очень бледная, будто больная. Казино, исторгнув ее из себя, захлопнуло за ней свою зеркально-бездонную пасть. Поравнявшись со мной, она, картинным жестом щелкнув замком, перевернула сумку. Как я и предполагал, она была пуста.

– Сколько ты проиграла? – От волнения голос мой стал хриплым.

– Все наши деньги до копейки, – сказала она. – Теперь мы с мужем бедны как церковные крысы.

– Ты сумасшедшая! – воскликнул я. – Что ты теперь скажешь дома?

– Так и скажу, как есть. – Под глазами у нее залегли зеленоватые тени, и блеска в них уже не было. – Проводи меня!

– Я не хочу в этом участвовать! – закричал я. – Ты понимаешь, во что ты меня втянула?

Она закрыла глаза, но на лице ее я не увидел ни раскаяния, ни удивления – только мелькнула тень слабой, презрительной улыбки. Я не понял, чем она вызвана.

– Теперь я знаю, что такое настоящая страсть, – произнесла Анна. – Ты хоть и не сразу, но справился с задачей… – Она как-то противно хмыкнула. – Оказывается, начинать надо было не с постели. Тогда я потеряла бы меньше времени. – Она еще помолчала, а потом добавила вполне серьезным тоном: – А ведь я уже была в отчаянии. У меня были мысли и о самоубийстве… Я даже перешла работать в техническую библиотеку, чтобы никогда в жизни не читать больше фраз типа: «От страсти у нее задрожали руки!»

На ее лице мелькнула и тотчас погасла улыбка – последняя ее улыбка, которую мне довелось увидеть.

– Теперь я могу рекомендовать тебя всем моим знакомым как классного специалиста!

– Ты ужасная эгоистка! – заорал я. – Пусть ты не могла полюбить меня! Но у тебя не было желания осчастливить даже какого-нибудь котенка, мышонка… Даже черепашку! – Я совсем запутался в этом зверье и уже чуть не плакал от бессилия, от отчаяния.

– Правильно говорят, что когда профессионалы начинают заниматься личными делами, они становятся идиотами! – спокойно сказала она. – Я хотела испытать страсть – и я ее испытала! И я думаю, что теперь смогла бы убить, украсть, обесчестить себя, и мне было бы совершенно не стыдно!

Она словно гордилась сказанными словами!

– И, в конце концов, ведь я же с тобой оказалась возле этого казино! – Она опять как-то криво ухмыльнулась.

– А тебе никогда не было жалко меня или своего мужа?

Она спокойно подняла бровь.

– Ведь мы в ответе за тех, кого приручили, – ответила Анна.

Она повернулась и пошла прочь. Но все-таки в ее фигуре была еле заметная растерянность – ведь не каждый же день ей случалось проигрывать по нескольку тысяч долларов. А впрочем, может, я ошибался и у нее просто устали ноги в туфлях на высоких каблуках.

Я вышел на дорогу, поймал для нее машину и дал шоферу последний стольник. Она мне даже не кивнула. Адрес ее я тоже назвал сам.

Потом я звонил ей еще много раз, но никто не подходил к телефону, и только через месяц я услышал голос ее мужа. Он говорил так, будто только что вернулся с похорон:

– Анны нет, она в казино.

Когда из дома исчезла вся посуда, тряпки, золото и другие сколь-нибудь ценные вещи, родственники поняли, что надо принимать кардинальные меры. Анна к тому времени переключилась уже на простенькие игровые автоматы. Она вставала утром, когда муж уходил на работу, и в старом пальто, которое уже невозможно было продать, шла на дешевый рынок, где были установлены автоматы в вонючем душном зале, и начинала играть. Кое-какую мелочь для игры ей удавалось напопрошайничать накануне у входа в метро. К полудню ее обычно выгоняли, потому что к этому времени в заведение подтягивались более денежные игроки.

Ничего не оставалось делать, как поместить Анну на лечение. Ее страсть к игре пытались вылечить сильнодействующими лекарствами. От них ее психика тормозилась, а тело и лицо раздувались, как влажный пузырь, и скоро она с трудом могла поднести к голове руку.

Через некоторое время Анна уже не хотела не только играть, но и читать, есть, пить и разговаривать.

«Они ее загубят!» – безмолвно кричал я в черноту ночи, мотая головой по жаркой, душной подушке.

Всю осень и зиму Анна провела в больнице. К весне же муж отвез ее в реабилитационный санаторий. Я несколько раз приезжал к ней. В сущности, это уже был другой человек. По взглядам окружающих я понял, что ее здесь не любят и что, наверное, ей приходится тяжко.

Она как-то сразу, резко постарела. Однажды я увидел со стороны, как Анна смахнула со стола в пригоршню хлебные крошки и вынесла на веранду кормить птиц. Вот уж чего раньше она не сделала бы никогда! Воробьи и голуби тут же подлетели к ее ногам и стали жадно склевывать корм, а она, не замечая меня, смотрела на них оплывшими, слезящимися глазами. Странный контраст между молодой весенней природой и этой раздутой, почти пожилой женщиной, отгоняющей слишком навязчивых птиц, для того чтобы подкормить более слабых, поразил меня. Сердце мое сжалось от чувства жалости и вины. Но тут же, к своему ужасу, я почувствовал, как со страшной скоростью из него, из обоих предсердий и желудочков, истекает и улетучивается моя такая сильная и странная любовь к Анне. Любовь, которая держала и мучила меня весь этот долгий год, не позволяя ни полноценно жить, ни работать, ни смотреть на других женщин.

Не выйдя из своего убежища, не дав о себе знать, я повернулся, ушел и больше ни разу не приезжал в санаторий.

Однако в конце лета, устраивая своего очередного пациента на консультацию в большой медицинский центр, я снова увидел Анну. Я подошел как раз в то время, когда у центрального входа ее бережно высаживал из машины муж. Она опять была в сером брючном костюме, но уже другого фасона и значительно большего размера – видимо, после больницы она не смогла восстановить форму. За темными очками скрывались ее серые глаза, я, конечно, сразу узнал и почти прежнее равнодушное выражение ее лица, и спокойные движения. По всей вероятности, муж ее не хотел меня видеть, но Анна, повелительно махнув рукой в мою сторону, велела ему подвести меня к ней. Она протянула мне руку.