Тоннель без света - Валерий Георгиевич Шарапов

Любаша, – подтвердил Троицкий. – Это тебе не утки за пациентами выносить. Где еще такое увидишь?

Люба глянула на него как-то странно, покачала головой. Объяснять, чем медсестра отличается от санитарки, не стала.

Природный феномен был весьма любопытен. Над обрывом завис причудливый гранитный утес – словно носовая часть гигантского корабля. Скала выступала за пределы откоса, она состояла из нескольких уложенных друг на друга глыб, что смотрелось весьма затейливо. Скала казалась рукотворной, напоминала часть крепостной стены – словно в древности здесь работал исполинский подъемный кран, поднимал булыжники со дна пропасти и укладывал друг на друга.

– Я что-то не пойму, – проворчал Субботин, – это так природа захотела или мы видим древнюю крепость?

– Крепость в горах? – озадаченно почесал затылок Довгарь. – От кого обороняться – от медведей, что ли?

– Впечатлительно, да? – усмехнулся Васильченко. – Природный феномен, человек здесь ни при чем. Товарищ прав – с крепостями на Урале было не очень. Это не Европа, где старые рыцарские замки на каждом шагу. То, что мы видим, – результат камнепадов и сдвигов земной коры, происходивших в далеком прошлом. Бывает – хотя и редко. Не спрашивайте, товарищи, почему эту скалу назвали Зубом Фараона. Честное слово, не знаю. Назвали – и ладно.

– Пойдемте фотографироваться, – встрепенулась Люба. – Вроде не очень рискованно, заберемся на самый край, а Денис Валерьевич нас щелкнет.

– Что-то не тянет, – засомневался Довгарь и с опаской заглянул в обрыв.

– А я готов, – заулыбался Троицкий, – будет чудный кадр. Остановись, мгновение, ты прекрасно!

– Так, отставить! – грозно рыкнул Васильченко. – На скалу никто не лезет, это запрещено. В 76-м году двое слазили, царствие им небесное. Свадьбу только отыграли и размечтались об острых ощущениях. Фотограф, кстати, снял, как они падали. Потом из области выписывали альпинистов с полной амуницией, чтобы тела достать. Выжившие вернулись в город с самыми яркими впечатлениями, а старший группы поехал дальше – варежки вязать. Ладно, что не в мою смену это произошло…

– Ужас, – покачала головой Люба. – Хорошо, не полезем. Денис Валерьевич, снимите меня на удалении. Не пропадать же такой красоте.

– Ты про какую красоту, Любаша? – засмеялся Троицкий. – Про собственную или природную?

Михаил фотографироваться не пожелал. Субботин щедро щелкал затвором. Вынул из аппарата кассету с отснятой пленкой, вставил новую. Мялся в стороне Васильченко, не участвовал в развлечениях. Остальные увлеклись, позировали.

Михаил украдкой всматривался в их лица – гадал на кофейной гуще. Преступник грамотно маскировался, выдавал себя за своего. Но он и был своим, такой же советский человек! Страх загреметь вынуждал его сливаться с местностью, быть таким, как все.

Смеялась Люба Цесарская, ухмылялся не больно-то расположенный к веселью Денис Субботин. Довгарь, немного стесняясь, приобнял девушку – Субботин их запечатлел на фоне живописной скалы.

«Есть на Волге утес, диким мохом порос», – напевал не имеющий музыкального слуха Троицкий.

Потом заинтересовался фотоаппаратом, стал спрашивать про выдержку, диафрагму, признался, что в юности увлекался фотосъемкой, даже приобрел примитивный фотоаппарат «Смена‐8М». Дальше не пошло, терпения не хватило – такая маета с проявкой пленки, с печатью фотографий – все эти проявители, закрепители, увеличители, бромпортреты, фотобромы, унибромы…

– Значит, так хотел, Артемий, – фыркал Субботин. – Это увлечение требует полной отдачи. Все выходные посвящаешь этому делу, сидишь в ванной комнате в темноте, жена с детьми ломятся, постоянно спрашивают, когда же ты, черт возьми, закончишь?

Следующую остановку сделали через два часа у живописного горного озера. Водоем был небольшой, метров сто в поперечнике, вытянутой овальной формы – располагался на дне удивительно ровной природной чаши. В прозрачной воде отражались островерхие горы, полукругом окружающие озеро. Берега – пологие, заросли травяным ворсом. Зрелище завораживало.

– Не, ребята, мне так пленки не хватит, – жаловался Субботин, выполняя очередные прихоти туристов. – А еще Камышловский водопад впереди, давайте умерим аппетиты.

– Денис Валерьевич, вы же не пожадничаете, сделаете для нас фотокарточки? – вопрошала Люба. – Вы же не уезжаете в понедельник? Ну, давайте сложимся, в фотоателье сдадим пленку – они быстро все проявят и распечатают. А то разнесет всех по стране, нас же ничто не связывает.

– Действительно, что нас связывает, кроме диагноза? – засмеялся Троицкий. – Привал, Дмитрий Карпович?

– Привал, – согласился Васильченко. – Обедаем и до водопада идем без остановки. Так что достаем свои харчи и насыщаемся. До ужина – никаких перекусов.

Сбросили рюкзаки, с удовольствием устроились на траве. На общий «стол» полетели консервные банки, хлеб, овощи. Довгарь развернул хрустящую бумагу, опасливо понюхал дефицитную копченую колбасу, остался доволен. Михаил выложил банку сардин – в рюкзаке осталась еще одна. Довгарь вооружился перочинным ножом, стал вскрывать консервы.

– По капельке, товарищи? – предложил, подмигнув Михаилу, Троицкий.

– Не понял, – нахмурился Васильченко.

– Шутка, Дмитрий Карпович. – Троицкий злорадно засмеялся, открыл термос. – Пошутить уже нельзя? Я и дома-то практически не пью – так, лизнешь чего-нибудь в праздник.

Чокнулись алюминиевыми кружками и телескопическими стаканчиками из пластмассы. Чай давно остыл, принял температуру окружающей среды.

Погода баловала – дул приятный освежающий ветерок, солнце проступало через спешащие на север перистые облачка. Аппетит нагуляли – ели жадно. Потом блуждали, стараясь не отдаляться от вещей, снова собрались вместе.

– Дмитрий Карпович, помрачнели вы чего-то, – подметил Троицкий. – Случилось что или с самочувствием плохо?

– Нормально все, – проворчал Васильченко и быстро глянул на майора. Кольцов уже жалел, что открылся этому человеку. С артистическим дарованием у того действительно было туго: мужик мрачнел, становился неразговорчивым, косился на людей исподлобья. Это было чревато. Пользы от такого «союзника» не было.

– Давно работаете медсестрой, Люба? – спросил он.

– А что? – удивилась девушка. – Сами же сказали – ни слова о работе.

– Так это о чьей-то работе ни слова, – рассмеялся Артем, – а о твоей – можно.

Снова в воздухе витала напряженность. Люди разговаривали, но без охоты, улыбались, но уже с трудом.

Новый член команды так и не стал своим, что-то в нем настораживало людей – даже тех, кто не имел отношения к продаже Родины. Люба пробормотала, что работа у нее – просто блеск, мечтала о такой всю жизнь, просто поле непаханое для реализации своих возможностей. А больше всего восхищает зарплата.

– А на что ты рассчитывала, поступая в медучилище? – подколол ее Субботин. – Что через десять лет станешь кандидатом медицинских наук или важным чиновником в облздраве?

Шутка вышла натянутая. Окружающие замолчали, занялись своими делами. Курящие курили, Люба выжимала из термоса последние капли чая. Троицкий привычно терзал приемник. Вздрогнул, услышав «Подмосковные вечера» – позывные радиостанции «Маяк». И остальные удивились. Но сигнал пропал, голос диктора забили помехи.

Самый подходящий момент – вынуть пистолет, приказать всем не шевелиться. Можно корки показать, и пусть удивляются сколько влезет. Держать их на прицеле, а Васильченко