Большая книга ужасов — 7 - Дмитрий Емец

Хитров успокаивающе похлопал толстяка по животу:

– Еще слишком рано: родители не встали. А если и встали, ты что, хочешь явиться к ним в таком виде? Да мы с ног до головы в глине! Теперь уж давай жди, пока они уйдут на работу, чтобы привести себя в порядок.

Пройдя вдоль длинного забора, а потом еще немного по тропинке, ведущей сквозь кустарник, они оказались на песчаной узкой полоске берега. Слева тянулся длинный железнодорожный мост, по которому громыхал грузовой состав, а справа к самой воде подходили плакучие ивы. Между ивами валялись огромные бетонные блоки: когда-то ими пытались усилить берега, да только так и бросили.

Усевшись на один из таких блоков, приятели стали рассматривать Черную Секиру, Желтый Ботинок и Кожаную Перчатку. При дневном свете все три грозных предмета выглядели вполне заурядно. На Секире при внимательном рассмотрении видны были следы ржавчины, сквозь прорванный указательный палец Кожаной Перчатки выглядывала прокладка, а Желтый Ботинок был со сбитым носком.

2

Хитров всматривался в каждый шов перчатки; в каждый гвоздик, крепивший Секиру к древку, – и не видел ничего необычного.

– Никак не пойму, в чем тут магия? И это музейное барахло гонялось за нами три ночи подряд? – бурчал Филька.

– Дай взглянуть! – попросил Мокренко, нерешительно протягивая руку.

Покрутив Желтый Ботинок в руках, он отогнул голенище и неожиданно воскликнул:

– А это ты видел? Вот тут?

В том месте, где подкладка старого ботинка была оторвана, выступали три жирных цифры «666», рядом с которыми еще был заметен жуткий иероглиф, похожий на скорпиона.

Филька прищурился.

– А ну-ка, дай сюда Секиру! – велел он.

После недолгих поисков то же самое клеймо – три шестерки в компании скорпиона – обнаружилось и на древке Секиры. Некоторая заминка вышла только с Перчаткой, пока, наконец, Филька не догадался вывернуть ее наизнанку и не взглянул там случайно на небольшой ярлычок.

– Теперь все ясно! Клеймо Хваталы-Растерзалы! Вот почему вещи ему служат! – воскликнул Филька. – А ну-ка, дай сюда что-нибудь острое!

– Перочинный нож сойдет? Только он довольно-таки тупой, – с сомнением протянул Мокренко.

Открыв нож, Хитров принялся соскабливать шестерки и скорпиона. Несколько раз нож странным образом срывался, норовя проткнуть ему руку. Ботинок корежился, Перчатка выворачивалась, Секира угрожающе звенела, но так продолжалось лишь до тех пор, пока не исчезли последние следы грозных знаков.

Когда Филька вновь взглянул на перочинный нож, челюсть у него отвисла. Лезвие было покороблено и имело на себе словно следы кислоты. Отбросив нож, Хитров уставился на ладонь, словно не веря, что она цела. Нет, пострадало только лезвие.

– Получилось? – спросил Мокренко, мрачно разглядывая свой испорченный нож.

– Думаю, да, – сказал Филька.

– Индюк тоже думал, да сдох... Хороший был ножик, – вздохнул Петька и, размахнувшись, швырнул ножик в речку. Нож пошел ко дну, а в том месте, где он упал, по воде расплылось красное пятно.

Вскоре Филька, осмелев, уже натягивал себе на руку Кожаную Перчатку, а Мокренко туго шнуровал Желтый Ботинок.

– Смотри, он мне совсем по ноге! – удивленно воскликнул Петька.

– Ты же его сверху сапога надел.

– Ну и что? Все равно он был огромный, а теперь уменьшился.

– И Перчатка уменьшилась, – подумав, согласился Хитров.

Филька хотел уже встать, как вдруг на плечо ему опустилась чья-то рука.

– Привет, доходяги! Что, не ждали?

Филька обернулся. Улыбка медленно сползла с его лица.

3

– Зареченцы! – охнул Филька.

Услышав это слово, Мокренко вздрогнул и поднял голову.

Зареченцы, именовавшиеся так по своему Зареченскому промышленному району, были грозой всего города. Точнее, всех городских подростков. Нередко они переправлялись по мосту через реку и устраивали серьезные разборки с чужаками. Никто толком не помнил, когда и из-за чего началась вражда, известно было только, что она стоила обеим сторонам сотен вышибленных зубов и разбитых носов.

Иногда зареченцы нападали все разом, но чаще переходили по мосту небольшими боевыми группами по пять-десять человек. На такую группу и напоролись теперь Филька с Петькой. Зареченцев было восемь человек – старше их на год-полтора. Все плотные, тренированные, с костяными мозолями на кулаках. Поговаривали, будто они набивают их на грушах с кирпичной крошкой.

– Вы попали, парни! Я Михей, слышали обо мне? – сказал крепыш, стоявший впереди всей ухмыляющейся компании.

Михею было лет пятнадцать, но выглядел он на все семнадцать. Нос у него был основательно приплюснут, а на месте переднего зуба красовалась впечатляющая дыра.

Приятели переглянулись. Про Михея они, конечно, слышали. После встреч с ним запросто можно было очутиться на больничной койке с сотрясением мозга.

– Откуда вы такие уроды? Грязные, паршивые? Из города, что ли? – продолжал Михей.

– С кладбища, – сказал Филька.

Крепыш на мгновение опешил, а потом ухмыльнулся во весь рот.

– Вот и хорошо, что с кладбища. Скоро на него и отправишься, бомжонок!

– Я не бомжонок!

– Не бомжонок? А кто же ты такой? Ха-ха!

Зареченцы захохотали. Филька быстро взглянул вдоль берега. Убегать бесполезно. Они отрезаны со всех сторон. Прыгать можно только в реку, но вода ледяная.

– Вот и я говорю, что тебе кранты! – угадал его мысли Михей, фамильярно хлопая Хитрова по плечу. – И тебе, кстати, жирный, кранты, так что ты сильно не пяться.

Окружив Хитрова и Мокренко, зареченцы стали толкать их, постепенно раззадоривая себя и входя во вкус.

– Эй, отвалите! Я ведь могу и сдачи дать! – крикнул вдруг Филька, сам удивляясь, что заставляет его храбриться.

– В самом деле? – обрадовался Михей. – А ну, все разойдись! Пускай этот шкет меня двинет! А потом я его! Один на один так один на один!

Зареченцы мгновенно образовали круг. Им это было, видно, не впервой.

Михей – коренастый, ухмыляющийся, опытный в уличных драках, – насмешливо раскачиваясь из стороны в сторону, стоял прямо напротив Хитрова, который был ниже его на полторы головы.

– Ну что, бомжонок? Будешь ты меня бить?

«И кто меня за язык дергал?» – с тоской подумал Филька.

Неожиданно его рука в Кожаной Перчатке, вопреки его воле, метнулась вперед и ударила Михея в грудь. В следующий миг главарь зареченцев оторвался от земли и, сшибив, как кегли, еще двоих своих, кубарем покатился по песку. Заглатывая ртом воздух, он стоял на четвереньках, тряс головой и очумело смотрел на Фильку.