Офицерский мятеж - Леонид Смирнов

Воздух перед ним словно бы замерцал. Изображение распалось на строки и заплясало — как при наведенных помехах на экране целеуказателя. Затем посреди рубки возникло старенькое кресло, что стояло на лоджии в парижской квартире Суховых. И в этом шатком кресле сидел Иван Иванович Сухов собственной персоной.

— Что ты здесь делаешь? — оторопело спросил Петр.

— Не задавай глупых вопросов, — раздраженно буркнул старик. — Разумеется, я тебя спасаю.

— От кого?

Никаким вселенским колдовством Иван Иванович не мог попасть в рубку. С Суховым-младшим говорил враг. Если, конечно, военмор просто не съехал с катушек.

— От этого. — Сухов-старший провел рукой по воздуху, будто стирая пыль с зеркала.

Командир «Котлина» глянул на экран и оцепенел. Фрегат был окружен. Нет, пока еще не хаарцами, а «ловчей сетью» — устройством, которое глушит гипердвигатель, не давая кораблю покинуть евклидово пространство. Люди редко используют эту штуковину. Крупноячеистая сеть слишком велика и тяжела, чтобы незаметно отбуксировать ее к вражескому кораблю и синхронно развернуть отдельные секции в непосредственной близости от него. Сделать это было практически невозможно.

Но сейчас невесть откуда взявшиеся многокилометровые секции почти сошлись, помещая «Котлин» в огромную сферическую клетку. А Петр, как ни пытался, не смог разглядеть с помощью фотоумножителя ни их собственных движков, ни буксиров, которые бы толкали эти колоссальные конструкции массой в десятки тысяч тонн.

Ивана Ивановича Сухова не видел никто, кроме его сына. Не видели офицеры и «ловчей сети» — иначе на фрегате давно бы ревела сирена боевой тревоги и звучали по «Каштану» взволнованные голоса начальников боевых частей.

— Надо объявить тревогу, — глухо произнес капитан третьего ранга.

— Нет смысла. Ты все равно опоздал, — возразил некто, принявший вид его отца.

— Кто тебя послал?! — потребовал Петр Сухов.

— Ты сам. Кто же еще? — удивился мнимый отец.

— Я ТЕ-БЯ НЕ ПО-СЫ-ЛАЛ, — звенящим от напряжения голосом произнес командир фрегата.

— Только не надо нервничать. — Сухов-старший укоризненно покачал головой. — Так ты скоро станешь записным психопатом.

— Ты — агент врага.

— Разве ты объявлял войну хаарцам, или они — тебе? — удивился Иван Иванович. — Паны дерутся — у холопов чубы трещат. Тебе-то что делить с такими же подневольными офицерами, только хаарского флота?

— Делить нечего. Но где гарантия, что меня отпустят подобру-поздорову?

Отец ответил не сразу — видно, советовался с кем-то.

— Гарантии нет, — признал он.

— То-то и оно.

— Гарантии нет, но есть надежда, — добавил Иван Иванович. — Та самая, что подыхает последней.

— БЧ-два! Батарея — огонь по «ловчей сети»! — скомандовал Петр.

Ответа не последовало.

— Экипаж! Слушай мою команду! — Сухов обратился по «Каштану» к своей команде. — Доложиться по отсекам!

Тишина. Командир фрегата обвел глазами командную рубку. Офицеры замерли у пультов и даже Бульбиев был недвижим, словно окаменел. Сухов подошел к нему, хотел тронуть его за локоть и обнаружил, что рука скользит, не касаясь мягкого скафандра.

Итак, на «Котлине» двигаться мог лишь Петр Сухов. «Ничего страшного не произошло: все живы, — подумал он. — Эти паскуды украли у меня экипаж. Ладно. Тогда я все сделаю сам». Он решил в одиночку открыть огонь и пробить брешь в «ловчей сети».

Петр отдал команду электронному наводчику. Тот не ответил. Капитан третьего ранга повторил приказ. Нулевая реакция. Корабельные системы не замечали своего командира. Время на «Котлине» остановилось — для всех, кроме Сухова.

— Может, хватит дурью маяться? — осведомился отец. — Я позволил тебе воздух сотрясать, потому как бесполезно объяснять дураку. Чтобы дурак понял, что перед ним каменная стена, а не картонка, он непременно должен себе лоб расшибить. Убедился, что «Котлин» поимели? Успокоишься теперь-то? Или снова будешь пробовать?

Петр Сухов в сердцах плюнул под ноги. Плевок остался висеть над полом. Военмор достал из кармана носовой платок и убрал слюну — нехорошо мусорить на корабле. И только тут заметил, что сам ходит по командной рубке, не касаясь подошвами титанитовых плит, которыми устлан ее пол. Хорошо хоть воздухом по-прежнему можно дышать.

Капитан третьего ранга снова уселся в командирское кресло — вернее, завис над ним.

— Если вы, сукины дети, всемогущи и можете управлять временем, что вам мешает вышибить из меня дух? — спросил Петр у Сухова-старшего.

— Хоти мы твоей смерти, ты был бы мертв еще тогда, на «Джанкое».

— Ну ладно… Что вам от меня надо?

— Тебя хотят кое-чему научить, сынок. Ты не против?

— Кто?

— Да эти… типы, — усмехнулся Сухов-старший.

— И чему же?

— Не сказали. Вроде как сюрприз.

— Детский сад какой-то…

«Что толку допытываться, если они все равно сделают то, что хотят? — подумал Петр. — Из упрямства? Просто я не могу сдаваться без боя. А как сражаться в нынешней ситуации? Как им нагадить? Пустить пулю в лоб? И кому от этого будет хуже?»

— Поехали, — едва слышно прошептал Иван Иванович и сгинул.

Капитан третьего ранга непостижимым образом покинул корабль. И в своем мягком скафандре с откинутым капюшоном он летел над хаарской планетой. Сухов глядел на несущуюся внизу поверхность, словно сквозь прозрачную стену — встречный ветер не хлестал ему в лицо, ледяной воздух стратосферы не морозил гортань и легкие.

Мелькали пейзажи — один причудливее другого. Проплыло скалистое плато, тут и там иссверленное большущими воронками сине-стального цвета. Зачем сверлили? Что это за сооружения? Жерла пушек, нацеленных в зенит, или тщательно раскрашенные воронки от упавших ракет?

Воронки порой плевались в небо розовой жижей. Сотни тонн чего-то похожего на йогурт превращались в вышине в узорчатые хлопья, которые парили, медленно опускаясь на землю. У самой земли хлопья взрывались и горелыми, черными ошметками осыпались на скальный грунт.

Скалы закончились, на смену им пришли бескрайние заросли кустарника. Темно-коричневые ветки сплелись в непроходимую чащу. И сквозь эти кусты проросли тысячи тонких бирюзовых колонн с синими воронками на вершинах.

Вот из этих воронок йогурт в небеса не вылетал. Для чего они? Дождь собирают? Слушают Глас Неба?

Колонны раскачивались от ветра. Казалось, что из густого, потемневшего от засухи мха торчат синие сыроежки на длинных ножках. Но Петр уже понял, какого размера эти «грибочки». До сотни метров высотой. Солидно…

Потом заросли оборвались, и в поле зрения попали круги. Огромные, аккуратно прочерченные круги с ровной поверхностью. Они были тесно уставлены лимонно-желтыми объектами, которые больше всего напоминали красивые, но малосъедобные ханьские груши. Размером «груши» были поменьше ворончатых колонн — метров по пятьдесят-шестьдесят в высоту. Время от времени они резко вздрагивали, будто скрытые под скорлупой детеныши толкали изнутри ногами, били клювами, но вылупиться пока не могли.