Мэри Роуз - Шарлотта Лин

— Он верен, — сказала Фенелла. — Тебе, мне и точно так же своему священнику. Я не буду ссориться с ним из-за этого. Просто мне кажется, что ему будет сложно вдруг начать заботиться обо мне и стариках.

— Фенелла, если вам когда-нибудь потребуется помощь… Ты ведь знаешь, что у нас дела идут отлично, к тому же в переделке «Мэри Роуз» будет участвовать и наша верфь.

— О, Сильвестр, я так рада! — Она обняла его. — Ты так хотел работать вместе с ним над кораблем, а теперь это не просто какой-то корабль, это «Мэри Роуз»! Ты помнишь, как говорил, что она — наша судьба? Я считала это глупостью, но в конце концов так и случилось.

— Ты отлично справляешься: что бы ни втемяшил себе в голову твой Энтони, в конце концов все так и получается.

«Мой Энтони, — прозвенело где-то в голове. — Он возвращается в Портсмут и женится на мне. Он купит дом, чтобы посадить там свою Фенхель». Казалось, Сильвестр тоже услышал эту музыку, и они немного покружились под нее среди посетителей рынка. А потом раздался крик. Фенелла и Сильвестр очнулись от охватившего их экстаза, а маленький Люк, сидевший на табурете у лоточника, расплакался.

Ликование людей почти заглушило трубы городских глашатаев. Между рядами прилавков вилась змея из тел, волочившая за собой телегу с подъемным механизмом. За шумной толпой следовали городские советники в своих отделанных мехом кафтанах и цепочках, и среди них сэр Джеймс, мировой судья, с опущенной от стыда головой.

Фенелла узнала повозку. Это была судебная телега. К подъемному механизму было приделано кресло для купания, и ревущая толпа тащила его в бухту Кеттклеф. Там, где Солент впадал в залив, наказывали женщин, которые плохо говорили о других, прелюбодеек, воровок и приезжих, продававших любовь без разрешения. Под улюлюканье толпы привязанных к креслу женщин опускали в ледяную воду и снова вытаскивали, мокрых и дрожащих от холода, — под еще большее улюлюканье. Слабая женщина могла от такого обращения даже умереть.

В детстве Фенелла и Энтони однажды видели, как подручные палача таким образом наказывали худую, как спичка, воровку, укравшую зерно.

— Мне хотелось бы, чтобы они не пользовались для этого морем, а хотя бы делали это своими руками, — сказал тогда Энтони.

Поток людей прижал Фенеллу к лотку, где они покупали сладости. Опрокинулся чан с жиром. Сильвестр встал на колени, пытаясь успокоить расплакавшихся детей. Фенелла взяла у него Люка, прижала к груди маленькое потное тельце. Мальчик то и дело запрокидывал голову и, хрипя, пытался сделать вдох, поскольку от плача не мог дышать.

«Возможно, ты пережил то же самое, когда они забрали у тебя отца, когда ты был слишком маленьким, чтобы понять, но достаточно большим, чтобы видеть? Возможно, тот кошмар навсегда отпечатался в твоей памяти?» — думала Фенелла, стараясь успокоить малыша, и при этом напряженно смотрела поверх голов, чтобы увидеть происходящее. К решетке кресла для купания действительно была прикована женщина, хрупкое существо с рыжими волосами, спадавшими до бедер. Сильвестр держал на руках маленькую Элизабет, тоже вытягивая шею, чтобы увидеть приговоренную. Когда сэр Джеймс проходил мимо него вместе с городскими советниками, Сильвестр закричал:

— Отец, не позволяй им сделать это! Они должны отвязать ее! Это их мать, проклятье, это мать Люка и Лиззи!

Его отец на миг поднял голову.

«У меня связаны руки, — говорил его взгляд. — Я сделал все, что мог, и этого оказалось недостаточно». И он снова опустил голову и медленным шагом пошел дальше.

— Отец! — взревел Сильвестр. Он хотел побежать за ним, но вспомнил о плачущем ребенке, которого держал на руках. — Фен- ни, подержи Лиззи, пожалуйста! Я должен догнать его!

— Что ты собираешься делать? — крикнула Фенелла, пытаясь перекричать шум. — Ты же не думаешь, что твой отец не помог бы этой женщине, если бы у него была такая возможность?

— Но ведь мы не можем допустить этого! Разве над этой бедолагой недостаточно поиздевались?

— Это жена еретика из Саутгемптона, — с презрением произнес Себ, лоточник. — Пусть радуется, что ее только окунут, как будто она только и делала, что продавала свой зад.

— А что она сделала-то? — поинтересовалась Фенелла.

— Ш-ш-ш, — предупредительно зашипел лоточник и наклонился к ней через голову хнычущего малыша. — Произносила еретические речи, здесь, у нас, в «Морском епископе». Она сказала, что если мы принимаем таинство Господне, то должны думать, будто Господь приходил к нам, — а в хлебе, который дают нам священники, Его нет.

Фенелла уже слышала об этом. Подобные вопросы возникали повсюду, словно язычки пламени во время лесного пожара: действительно ли кусок хлеба и капля вина под слова священника превращаются в плоть и кровь Господа? Или же это лишь воспоминания о жертве Господней и его любви, оживающих во время праздника Евхаристии?

— Но это еще не все! — продолжал лоточник. — У нее были с собой бумаги — Грег Бишофсвирт был там и видел все собственными глазами!

— Что за бумаги? — накинулся на него Сильвестр.

— Ш-ш-ш, — снова зашипел Себ, теперь уже на него, и прошептал: — Страницы из Библии, напечатанные… Одному Богу известно, откуда они взялись. Но не из настоящей, которую священники кладут на алтарь, а из той, которую подделал еретик. На английском языке!

— Проклятье, о чем ты думаешь! — Лицо Сильвестра побелело от гнева. — Неужели Господь ходил на уроки к отцу Бенедикту и ничего не учил, кроме латыни? Неужели язык, на котором говорят его творения, недостаточно хорош для него?

— Умолкни, ради всего святого! — Фенелла одной рукой вцепилась в ребенка, другой рукой закрыла рот Сильвестру. — Хочешь быть следующим? Чтоб тебя потащили на костер или бросили в городскую тюрьму, где будут пытать раскаленным железом? — Она поняла, что произошло. Сэр Джеймс приказал схватить женщину за проституцию и приговорил к такому наказанию, чтобы избавить ее от необходимости предстать перед церковным судом и получить смертный приговор за ересь.

И, сладко улыбнувшись, она повернулась к Себу.

— Твое медовое вино просто чудо, — произнесла она. — Ударило в голову бедняге Сильвестру.

На миг Себ растерялся, а затем пожал плечами.

— Да я ничего не слышал, — произнес он. — Я никого не вожу в телеге, тем более сына сэра Джеймса.

— Спасибо тебе. И за то, что присмотрел за детьми, тоже.

— А откуда они вообще у вас взялись, два таких озорника?

— От моей кузины из Фрегтона, — солгала Фенелла. — Она умерла от сыпного тифа, как и ее муж. Господь дал, Господь взял, слава Господу.

Лоточник перекрестился.

— Хорошего дня, Себ. А ты, Сильвестр, иди дальше, а то лютнист убежит.

И вместе с негромко похныкивающими детьми они пошли между рядами прилавков. Там, где толпа людей протащила повозку с креслом для купания, на мостовой виднелись следы колес. Там, где еще только что бурлила жизнь, теперь царила тишина. Судя по всему, никто из посетителей рынка не собирался пропустить спектакль в Кеттклефе.