От сессии до сессии - Вероника Горбачева

Одна. И пожелала побеседовать с ней наедине.

— Сыновей своих люблю одинаково, — говорила сухо, глядя не на Мирабель, а в пламя камина. — Иллюзий не питаю: кого бы ты ни выбрала, оставшийся будет несчастен. Уж насколько долго — не знаю; но выбор женщины у нас уважают, поэтому придётся смириться. Думай, Мирабель Карраско, думай.

И, смягчившись, добавила:

— Мне что от одного сына внуки, что от другого: равно любимые будут. И долгожданные. Но выбирать из женихов единственного тебе всё же придётся.

Глянула жёстко.

— Не сможешь понять, кто дороже — представь, кого страшнее потерять.

И ушла, более ничего не сказав. Оставив Мирабель в смятении.

Как это — потерять? Не станет же донна Софья… Да нет же, совсем не это она имела в виду! Просто, должно быть…

Тимур ведь проговорился, что если она, Мири, станет чужой женой, он покинет родовое гнездо. Уедет.

А если она выберет Теймура — что тогда? Оставит ли Георг семью и Клан, удалится ли на чужбину залечивать сердечные раны?

Вряд ли. Что за чушь она себе надумывает? Георг — будущий Глава, он уже сейчас вникает во все дела матери, проводит судебные разбирательства, колесит по стране… Он настолько поглощён делами, что не находит времени на невесту. Что уж говорить о жене! Будут ли они вообще видеться?

Какое уж там сердечное страдание… И потом, не сам ли он ещё при первой встрече сказал, что их брак, скорее всего, будет фиктивным? Недвусмысленно дал понять, что протягивает руку помощи, дабы спасти Мири от корыстной родни? Он прекрасный, благородный, добрейший… и настоящий друг. И никогда не глядел на брата с затаённой яростью, когда тот, к примеру, целовал ей руку. А вот сам Тимур — тот смотрел. И сдерживал… ревность. Да, теперь она понимает, что это ревность.

Выходит, с самого начала так оно и было? Один её пожалел, а другой влюбился?

Нет, Георг, разумеется, никуда не уедет. Лучше Мири с Тимуром скроются где-нибудь далеко-далеко, сбегут ото всех.

Вздрогнув, она прогнала малодушные мысли. И целых полчаса убеждала себя, что не сможет ответить вероломством на доброту Георга. А потом зарыдала, поняв, что, если потеряет Тимура, просто умрёт от тоски. Вот упадёт и умрёт. Сердце разорвётся.

И когда в ту же ночь небо пересекла чёрная тень, Мирабель рванулась на балкон, готовая ко всему, в шубке, шапочке, в сапожках, и, не дожидаясь приглашения, вскарабкалась на подставленную чешуйчатую спину, словно выточенную из обсидиана. Небо распахнулось — и приняло её выбор.

— Вот оно, значит, как вышлоу… — бормочет кот. — А Хозяина она, выходит, так тогда и не узнала, и ничегошеньки-то не поняла. А ведь всё могло сложиться совсеум иначе!

Вздохнув, он приподнимается на задних лапах и хлопает передними об землю. Этот магический жест мне уже знаком, и я с замиранием сердца ожидаю очередных чудес. Они не заставляют себя ждать.

Плед, на который опускается наша гостья, утомлённая долгим рассказом, неторопливо взмывает вверх, слегка прогнувшись под тяжестью её тела. На высоте не более полуметра от земли он, словно ковёр-самолёт, осторожно переносит драгоценную ношу к двум ракитам, стоящим на пригорке, и растягивается между ними на манер гамака. Но этим дело не заканчивается. Трава под импровизированным гамаком вспухает, разрастается в упругую перину; стволы деревьев преобразуются в высокие изголовье и изножье, и вот уже Мирабель спит на самой настоящей кровати. Высунувшись из дупла в соседнем дереве, мелодично ухает сова и стряхивает с крыльев несколько пёстрых перьев и пушинок. На наколдованное ложе они опускаются подушками и лёгким, но по виду очень тёплым покрывалом.

— Оrdinaria somno. Соун обыкновенный, — комментирует Баюн. И добавляет с плохо скрываемым раздражением: — Опять р-работать…

— Опять?

И, хоть я не в курсе, о чём он сокрушается, но искренне обнимаю его за шею.

— Бедный Тимыч, ну и служба у тебя!

— Да, бр-рат, быть мной — не шуточки.

Польщённый котик оглаживает усы, машет лапой мышатам. Те, согласно запищав, выстраиваются в цепочку… нет, в этакую белую змейку, которая, забавно извиваясь, уползает в дом. А кидрика рядом с нами уже нет: ускакал ещё раньше, непоседа.

— Поуйдём, Ваня, молочкау попьём с чаем, сейчаус малыши пр-риготовят… Ты потом отдыхай, а я похожу в сновидениях нашей гостьюшки, поговор-рю с ней незр-римо, помогу в давнишних стр-рахах р-разобраться. Эх, до чего же легко было р-работать с Люсенькой! Девочка умненькая, науку схватываует на лету, а у её маленькоуго фамильяр-ра и стр-рахи маленькие, быстр-ро р-растаяли. А тут — случай тяжёулый, запущенный. Дер-ржали девочку Мир-ри в запер-рти, потом дали свободу — а инстр-рукцию, как её пр-рименять, не пр-риложили.

На меня в очередной раз снисходит озарение.

— Тим-Тим, да ведь ты, получается, самый настоящий психолог, да? Или психотерапевт?

Он раздувается от важности.

— Я — Целитель душ, Ваня. Такое вот у меняу скр-ромное звание.

Улыбнувшись, следую за его пушистым хвостом. Но, прежде чем ступить на крылечко, оборачиваюсь. Невдалеке, у озера, взору открывается сказочная картина. В чудесной постели из трав и ветвей, окружённая искорками светлячков, лежит самая настоящая Спящая Красавица, словно дожидается своего принца. Чтобы не разбудить её, понижаю голос:

— Ты потом вернёшься к ней? Будешь лежать в ногах?

— Зачем? Этоу не обязательноу. Хоть и в ходу у домашних котоув, но они пр-росто не умеют по-др-ругому.

Кот проскальзывает в дверь, и я спешу следом. Он продолжает, запрыгивая на любимую лежанку:

— Ты же помнишь, что во сне можноу попасть куда угодноу. Спать я могу и тут, а вот в сновидение пр-роникну к любому, где бы он не находилсяу. Р-расстояние не имеет значения.

Касаюсь стенки пузатого самовара — горячо! — и наливаю себе чаю, а Тимычу тёплого молока из кувшина.

— А ты заметил, как Мирабель изменилась? Или мне настолько этого хочется, что я готова видеть то, чего нет?

Кот энергично кивает.

— Заметил. Тебеу не показалось. Конечноу, такой белой и пушистой, как я, ей никогдау не стать, и не обольщайся: ты ещё не р-раз нар-рвёшься на её фыр-рчание и остр-рый язычок. Но из детских шалостей она выр-растет.

Не могу удержаться от ехидства:

— Ага, перейдёт на шалости взрослые!

Он трясётся от сдерживаемого смеха.

— Нет, пр-ростоу их пер-рерастёт. Как, знаешь, дети пер-рерастают некоторые болезни? Так и тут. А вообще, мне кажетсяу…

Он задумывается и надолго умокает, припав к молоку. Мы с мышатами успеваем освоить с десяток пирожков, когда он, наконец, соизволит заговорить вновь:

— К делу бы её пр-ристроить. Не ко всяким дур-рацким занятиям Пер-рвой Донны — благотвор-рительность, то да сё… а к чему-то стоящему. Чтобы польза была, и ей — в пер-рвую очередь. Чтобы собой, наконец, загор-рдилась. Я вот тут, пока ты спалау, успел в блюдечко заглянуть. И знаешь, какой интер-ресный эпизоуд пр-рихватил? Стоит наша Мир-ри с подр-ругами в саду, на своём пр-разднике… Да, ей ведь всё же устр-роили именины, чтоб я так жил каждую неделю!.. Вот слушает она подруг, котор-рые шипят о всякой там ерунде — нар-рядах, сплетнях, обидах, гадостях всяких, и любую новость завер-ршают всегдашним: «Ах, эта ужасная бесстыдная молодёжь!» А я-то вижу, что она им не внимает, а на др-ругих ушки навостр-рила. На соседней полянке спор-рят донна Софья, стар-рый маг-стихийник и какая-то молоденькая ведьмочка. Ну, ты понимаешь, что из себя пр-редставляет дискуссия пр-рофессионалов: сплошная абр-ракадабр-ра! Но в самом конце, когда юная особа доказала таки какую-то свою гипотенузу… пар-рдон, ги-по-те-зу, её почтенные собеседники в один голос заявили: «Какая у нас пр-рекрасная молодёжь! Ведь и мы такими были!» И вот тут наша Мирабель сперва пятнами кр-расными пошлау, потом побледнела, потом задумалась. И удалилась, остаувив подр-ружек с р-разинутыми р-ртами. Со своего пр-раздника ушла, пр-редставляешь? И ещё что скажу…