Ведерко мороженого и другие истории о подлинном счастье - Анна Кирьянова

Рано или поздно найдется тот, кто поймет и выслушает. И даже расспрашивать будет о подробностях: о том, как плохо с вами обращались родители. Девушка Ширли Мейсон нашла отличного психолога. Эта психолог ее поняла и побудила побольше на маму жаловаться – это монстр какой-то! И Ширли охотно делилась воспоминаниями: сначала о том, как мама ее ругала, не понимала, била, клизмы ставила. А потом вообще ужасы стала рассказывать. Психолог писала книгу об этой Ширли и ее маме. И гипнотизировала девушку, а потом вообще стала колоть ей «сыворотку правды», чтобы помочь побольше вспомнить. В голове у Ширли поселились другие личности – около 24. И все про маму вспоминали. А психолог энергично писала книгу, которая принесла ей всемирную славу. А Ширли немного с ума сошла, конечно, хотя только про маму и говорила. Потом оказалось, что гипноз и препарат вызывали ложные воспоминания. И бедная Ширли говорила то, что нравилось психологу, пока не помешалась… Потом она выздоровела, к счастью, и сказала, что мама была как мама: проблемная, авторитарная. Непростая. Но никаких ужасов не было. Были бытовые конфликты – и все. И с мамой помирилась, потому что ничего ужасного на самом деле не было. А вот такая история вышла дикая. И психолог или другой специалист должен не к жалобам побуждать, используя гипноз и препараты. А помочь хорошее тоже вспомнить. Если оно было, конечно. Что-то светлое, доброе, милое, хоть один солнечный совместный день, хоть один поцелуй, подарок, совместную прогулку… Не для того, чтобы с мамой помириться. Иногда это невозможно. А чтобы свое детство не обесценить, не растоптать, свою личность сохранить, чтобы не рассыпаться на 24 кусочка и не закончить свою жизнь в психиатрической больнице. Было много плохого. Но было и хорошее. И вот на этом хорошем держится наша личность, наше я, а вовсе не на обидах, боли и страдании. Если были светлые моменты, их надо честно вспомнить. Это и есть жизнь. Фундамент, на котором мы стоим. А все остальное – с этим можно жить и бороться, если есть фундамент. С Ширли все хорошо закончилось. Но психолог такой еще хуже, чем плохой родитель, который все же не колол ребенку сыворотку правды, не гипнотизировал и не сводил специально с ума, чтобы написать интересную книгу.

Они мало разговаривают, все молчат. И вечно хлопочут, что-то делают, работают, но так, незаметно, как все. Это так кажется, что как все, потому что внимания к себе такой человек не привлекает. Не жалуется. И незаметный он. Даже в семье незаметный. В блокаду у мальчика был такой старший брат, на пять лет старше. Мальчику было девять, брату – четырнадцать. Мама еще была и папа, но отца они почти не видели: он на заводе жил. Еще тетя была и маленький ее сынок. От страшного холода они все жили в одной комнате, так многие тогда жили. Умирали с голоду, тогда почти все голодали. И старший брат тихо умер от истощения. И только тогда мальчик понял, что они все жили благодаря брату Гене. Это Гена ходил за водой на Неву с ведерком и бидончиком. Находил дрова для буржуйки, а потом ломал и пилил мебель, чтобы печку топить. Он стоял в страшных очередях за хлебом и весь хлеб приносил домой. Ни крошки не съедал по пути. Это Гена все делал. На нем все держалось. Благодаря ему семья выжила! Но это поняли только тогда, когда он умер, – как много он делал. Как он всех тихо спасал, падая от голода. И после смерти он всех спас: остались его хлебные карточки, он как раз их получил на декаду – и умер. И эти крошки спасли других. Страшные и трагические истории в блокаду были… Но в мирной жизни тоже бывают незаметные люди. Они незаметно и привычно что-то делают, хлопочут, заботятся и работают. Но понять, как много они делали, иногда могут только после их ухода. Когда некому больше хлопотать и заботиться. И от них остается еще запас энергии, на котором можно какое-то время продержаться. Они и после смерти спасают. Вот их надо беречь. Надо просто увидеть, сколько повседневных хлопот и забот лежит на плечах человека. Просто заметить, как много он делает! Но это такие незаметные люди обычно. Обычные незаметные люди…

свою работу. Пришел новый начальник, тяжелый человек. Он давил на сотрудников, ядовито шутил, без прямых оскорблений, а вот так: «В климактерическом возрасте человек не способен переучиваться!» – делал замечания, требовал, чтобы все друг про друга рассказывали ему: кто что говорит и кто в чем ошибся. Обстановка стала тяжелой. И ничего сделать было нельзя: этот начальник был родственником владельца компании. А женщине год до пенсии оставался. И увольняться было опасно, невыгодно, глупо даже. И она вот что сделала: такой «дембельский альбомчик», календарик. И стала вычеркивать дни. День прошел – она его зачеркнула. Еще день – опять зачеркнула. Так она ждала выхода на пенсию. И наступил этот день. Когда-то ведь день освобождения все равно наступает. А женщина страшно состарилась, чувствовала себя разбитой и уставшей, она еле ходила. Морщины, синяки под глазами, депрессия… И никакой радости от пенсии – от хорошей пенсии! Потому что она жила как в тюрьме. И убивала свою жизнь – вычеркивала каждый прожитый день. Она ничего хорошего не видела, а ведь было и хорошее! Друзья на работе были. Благодарные клиенты дарили подарки и говорили приятные слова. Результаты труда были хорошие. И молодых специалистов она отлично обучала – ее уважали в коллективе! И, главное, была весна, потом лето, теплое и радостное, потом – золотая осень с дождиками, потом снежная белая зима, потом снова зазеленели деревья и цветы зацвели… И муж был, и сын с семьей, и кот, и поездки на дачу, и кино, и кафе, и прогулки по набережной – и ничего от этого не осталось. Ни одного хорошего впечатления и воспоминания. Только вот это мрачное ожидание и вычеркивание, зачеркивание дней жизни. И мысль: «Скорее бы время прошло!» Время прошло. Оно стремительно проходит. Но и мы проходим вместе с ним. Наша жизнь тоже состоит из дней, в которых есть и плохое, и хорошее, светлое, но она ничего хорошего не видела. Зачеркивала свою жизнь. Надо было или уйти с работы, рискнуть, освободиться, сбежать, как из тюрьмы сбегают. Или принять ситуацию, но видеть хорошее тоже. Жить полноценно. А начальнику сказать: «Ваши шутки меня задевают!» – и все. Выгонят так выгонят. Но это вряд ли. Такие начальники трусливые обычно. И начальника-то, кстати, убрали точно в тот день, как она вышла на пенсию. Календарик закончился. Год прошел. Год жизни… Не надо зачеркивать и считать дни. И молить, скорее бы время прошло! Оно и так приходит слишком быстро…

решил жениться в четвертый раз. Одну жену он разлюбил и прогнал, вторую казнил, третья умерла. И надо снова жениться: короли женятся из политических соображений. И ему посоветовали Анну Клевскую. И даже наговорили, что она просто раскрасавица! Художник написал ее портрет и королю прислал – действительно, глаз не отвести! Художнику, видимо, родственники Анны хорошо заплатили, потому что король увидел Анну перед свадьбой и прямо закричал от злости. «Это какая-то кобыла! Она страшная! Я ее не люблю!» – вот так он выразил свои чувства. И не стал спать с этой злосчастной Анной, до того она ему не понравилась. Он предложил развод. Да побыстрее! Ему другая девушка нравилась, на ней он и женился. Анна на развод согласилась легко. Все бумаги подписала без скандала и крика. И сказала, что все понимает – нет любви. Нет – и все тут. Она понимает. Только ей некуда возвращаться, можно ей тут пожить немного? И король так удивился ее мягкости, что разрешил. А она шила и вышивала. Книжки читала. Заботилась о дочерях короля и очень с ними подружилась. И вообще оказалась очень добрая дама; в те времена это было удивительно. И король стал звать ее своей возлюбленной сестрой. И очень к ней привязался. Она ему нравилась все больше и больше. Он у нее сидел вечерами и отдыхал от политики и казней. Новую жену ему тоже пришлось казнить: она моментально изменять начала. А Анна просто дружила с ним и его утешала. Мол, всякое в жизни бывает. Могут и изменить. Такая уж штука эта любовь, мессир. Не расстраивайтесь! И король, наверное, горько жалел, что так глупо отверг Анну и упустил свое счастье. Она оказалась самой лучшей и самой доброй женщиной из всех его знакомых. И красивая – он просто не разглядел сначала… Когда король умер, Анна очень плакала. И продолжала заботиться о его детях. Они просто созданы были друг для друга, Генрих Восьмой и Анна Клевская. Он просто ее не узнал сначала. Так бывает: он просто ее не узнал. А потом поздно было что-то менять. А она понимала про любовь и умела любить. И любила детей короля. А замуж так и не вышла, хотя король ей разрешал – наверное, она его одного и любила. А без любви зачем выходить замуж? Только мучиться. Она все понимала про любовь, эта Анна…