Будильник в шляпной картонке. Колокол смерти - Энтони Гилберт

– Ну а отчего же нет, – рассудил он.

– Как? Ты хочешь сказать, что я убил его?

– Ты ведь был в ванной перед ним.

– Но и Росс тоже. И какой у меня мотив?

– А у Росса какой?

– Он не знал, что следующим пойдет Филдинг. Он думал, что в ванную пойду я.

– И забил трубу тряпкой?

– Это была лишь одна из целого ряда попыток вывести меня из игры.

– Кончая отравленным виски?

– Да.

– И ни одной попытки успешной?

– Ни одной, если не считать успехом последний ход полицейских.

– На твоей стороне презумпция невиновности, – утешил меня Крук.

– Однако же какой у меня мотив? У меня нет никаких счетов со стариком Филдингом.

– Ты ведь не знал, что тебя вызовут к телефону, верно?

– Откуда же? Нет, не знал.

– Значит, ты не знал, что в ванной окажется Филдинг?

– Конечно, нет. Я вообще не знал о его существовании.

– Ну, так? Разве ты сам не видишь?

– Черт меня побери, если я что-нибудь понимаю!

– А я тебе объясню. – Черты лица его вдруг отяжелели. – Я твой адвокат. Это моя работа – сделать для тебя все, что в моих силах. И лучшее, что я могу в данный момент, это сказать тебе правду. Обрати внимание, я не всегда говорю, что это лучшее, что вообще можно сделать. Прав был этот парень, Энтони Хоуп, который сказал, что правда – вещь дорогая, слишком, черт побери, ценная, чтобы разбрасываться ею там, где этого в полной мере не оценят. А теперь подумай-ка о том, что произошло с тех пор, как умер Эдвард Росс. Во-первых, арест Виолы Росс и суд над ней.

– Да.

– Ты помешал приговору, в результате которого ее бы сразу повесили.

– Я считал, что она не убивала.

– Конечно-конечно. Я не оспариваю твои резоны, я только привожу факты. Что ж, если это сделала не она, значит, убил кто-то еще и тебе понадобилась замена. Выбирать особенно не из кого, но юный Росс вроде бы подходил. Отец собирался лишить его наследства, ему нужны были деньги, и вообще он был с родителем в плохих отношениях. Так что он представлялся легкой добычей. Ты выяснил, что он был в тех краях в ночь убийства…

– И у самого дома, – вставил я.

– Ты тогда этого не знал. Это было только предположение.

– Он сам мне в этом признался.

– Когда?

– В тот день, когда меня отравили.

Крук покачал головой.

– Не гони лошадей, – сказал он. – Тогда ты еще этого не знал. Ты просто назначил его самым вероятным кандидатом в убийцы, если исключить миссис Росс.

– Ну, он им и был, разве нет?

– О да! – вздохнул Крук. – Хлеб наш насущный доставался бы нам куда легче, если бы жизнь шла таким путем. Ну и как только ты начал следить за ним, стали происходить всякие происшествия. Во-первых, окно.

– Я понимаю, что суду это предъявить нельзя, – с сожалением сказал я. – Никаких доказательств. Он только скажет, что у меня нога соскочила и что он пытался меня спасти.

– Верно.

– Думаю, он это все продумал.

– Далее, – кивнул Крук.

– Ловушка с револьвером у меня в комнате.

– Улики какие-нибудь есть?

– Никаких.

– Я так и думал. Теперь скажи-ка, в чем ты признался этому Фишеру?

– Ни в чем. Я, правду сказать, совершенно был выбит из колеи.

– Нет, до того! Когда он допрашивал тебя про пуговицу?

– Я просто отвечал на вопросы. Чего мне бояться-то.

Тут физиономия Крука до того налилась кровью, что стала напоминать страшноватую карикатуру на Панча.

– Бояться тебе нечего, старина? Это при том, что ты утаиваешь от полиции факты?

– Как человек невиновный… – начал я, но он меня оборвал.

– Да не строй ты из себя инженю, – рявкнул он. – Ты не хуже меня знаешь, что вопреки всем учебникам каждый виновен, пока не докажут, что это не так, ну, или не оправдают. В законе такого, конечно, не говорится. Но для сторожевого господа нашего, британской полиции, это первое и главное правило. Итак, ты признался им, что был в комнате?

– Да. Как я мог это отрицать!

– Отрицать ты не мог, а мог, например, хлопнуться в обморок, так, чтобы помалкивать до тех пор, пока я не приеду.

– Разве они допустили бы ко мне адвоката?

– Может, и нет, но уж врача-то бы допустили. Каждый больной имеет право на визит лекаря. – Тяжелое, исчерченное венами веко опустилось, гротескно мне подмигнув.

– Да это все равно выяснилось бы. И потом это не преступление.

– Ты мог выступить на дознании. Ты же был ни при чем.

– В тот момент я не думал, что это выяснится. Ничего полезного я добавить не мог. И началась вся эта вонь из-за дневника.

– Но ведь про дневник ты ничего не знал.

– Конечно, нет. Пока не услышал о нем на дознании.

– Многие сочтут странным, что ты промолчал. И все-таки тут ты прав, повесить за это нельзя. Что ж, давай-ка revenons à nos moutons[8]. С окном мы разобрались. Ты согласился, что приписать револьвер Россу никак нельзя. Где, кстати, он был в ту ночь?

– Согласно официальной версии, на собачьих бегах.

– Значит, его вычеркиваем.

– Почему? Не думаю, что он сумеет доказать это.

– Ему и не надо доказывать. Это мы должны доказать, что его там не было, так что скажи мне, приятель, как это нам удастся. Вот если бы ты смог доказать, что оружие у него было…

– Наверное, ты мог бы выяснить, есть ли у него разрешение на оружие…

– Нет и не было. Не учи меня самым азам.

– Но бывает же, что держат оружие без разрешения так же, как заводят собаку.

– Да, если повезет. Но зачем? Зачем лондонцу револьвер в трамвае или автобусе? Если, конечно, он не купил его специально на этот случай.

– Отчего же нет? Мог.

– Мог или не мог – это не доказательство. А потом уж больно это заковыристый способ, чтобы кого-то прикончить. Добраться до места, снаружи прикрепить как-то оружие, залезть в чужой дом, постоянно рискуя тем, что тебя поймают на чужой территории. Надо где-то спрятаться и дождаться, чтобы хозяин вернулся домой – а ведь он может вовсе в тот день не прийти! – и даже если придет, есть шанс, что его ранит, а не убьет. А потом еще могут заметить, когда будешь перелезать через стену, сосед какой-нибудь увидит, как возишься с револьвером. И если оружия не выкинуть, его могут опознать. Другой вопрос – письма.