Будильник в шляпной картонке. Колокол смерти - Энтони Гилберт

– Ты подразумеваешь, что меня могут заподозрить в убийстве Росса?

– Это больше, чем подозрение. В убийстве Филдинга – непредумышленном убийстве, если угодно. Найти хоть какой-то смысл можно только в том случае, если заключить, что оно стало следствием предыдущего преступления. Вот в чем ужас убийства. Либо жмешь на курок и, пустив дело на самотек, удовлетворяешься этим, либо продолжаешь убивать, чтобы покрыть допущенные ошибки.

– Они не докажут, – хрипло, сквозь комок в горле проговорил я. – Сама идея абсурдна.

– Что? Абсурдней, чем твое контробвинение против Росса?

– Конечно. Видит бог, у него мотивов полно. Эдвард считал, что Гарри – любовник его жены. Он нанял детектива, чтобы следить за ней.

– Никто не знал об этом, пока Росс не умер.

– Виола Росс знала. Он сказал ей в ту ночь.

– Но на суде она об этом смолчала. Верно?

– Еще бы, она же не дура.

– Тогда… Вот это становится интересно, Арнольд, чертовски интересно. Тогда… Ты ведь не виделся с ней после того, как ее арестовали. Я правильно понимаю?

– Нет, я…

– Я как раз ломал голову, откуда ты это знаешь, – перебил он меня. – Разве что она тебе рассказала.

– Она… – начал было я и запнулся. До меня дошло, на какую шаткую почву я ступаю. Крук, понятное дело, тоже все понимал.

– Значит, она сказала тебе сразу после того, как Росс сказал ей, и до того, как его убили. Проворно сработано. Мисс Кобб была права. Она вышла позвонить любовнику, только не Гарри Росс это был.

– Я ничего не признаю, – выпалил я.

– И правильно, старина. Это ничего, что ты сказал мне. Я твой адвокат. Но смотри не проболтайся перед судом. Это будет чистая катастрофа. И Форбс дьявольски хитер, до того хитер, что выпытает у тебя эту историю еще до того, как ты поймешь, что открыл рот. Жалко, ты не можешь онеметь и оглохнуть на время процесса, но, наверное, нельзя требовать от жизни всего.

– Значит, ты допускаешь, что полицейские правы?

– Я юрист. Юристы не допускают. Это не их работа. Журналисты допускают, газетчики допускают, только не юристы, нет.

После того как он ушел, я долго сидел не шевелясь, словно окаменев. Я слышал шорох шагов мимо моей двери, все они уходили прочь. Я думал о том, что никогда больше не услышу желанного звука шагов, спешащих навстречу мне. Разве что то будут шаги тех, кто доставит меня в суд, а потом отведет в каморку, которую после каждой казни наново белят. Я стану единицей товара, за меня напишут расписку, я буду стоить стране пять тысяч фунтов – так сказал Крук. Вместо цветов купят два мешка негашеной извести мне в могилу. Думать об этом было тошно.

«Я сражен невезением, – сказал я себе. – Ну как можно было предвидеть Райта! Конечно, я мог позволить ему растрезвонить свою историю, и пусть бы потом суд доискивался, кого он там видел. Я мог бы, но счел, что это опасно. Видите ли, только один человек, кроме меня, знал всю правду, и это Виола. Не скажу, что она бы меня выдала, но она и не допустила бы, чтобы Гарри из-за нее умер, а я не мог допустить, чтобы она умерла, потому что я знал, что она невинна. Потому что второй человек, который знал правду, был я сам. Крук не ошибся. Я убил Эдварда Росса, и кабы не все неприятности, которые из этого факта проистекли, не огорчился бы ни на секунду. Я не мог предвидеть всего».

Наверное, так говорят все убийцы.

Странность, однако, состоит в том, что хотя два человека умерли, каждый из них без умысла с моей стороны, но из-за моих действий убийцей себя я не чувствую. И пока у меня еще есть такая возможность, я хочу записать, как все было, а уж суд пусть делает с этим, что хочет.

Увидев впервые Виолу Росс, я подумал, какая превосходная любовница из нее выйдет. Не жена, нет, как о жене я о ней даже не мыслил. Женам, им присущи домоседство, хозяйственность и постоянство, тогда как в Виоле с ее бьющей через край жизненной силой и таинственной скрытностью наличие таких качеств предположить было трудно. Я знал о ней только, что она замужем за человечком слабого здоровья, видом похожего на хорька. Ни на минуту не допустил я, что она может хранить ему верность. Мы сошлись почти сразу. Поначалу была в ней этакая бесшабашность, она готова была признаться во всем мужу, рискуя даже разрушить семью. Однако с моими планами это никак не вязалось.

«Зачем сумасбродства, – сказал я, – когда можно получать от жизни удовольствие, не впадая в крайность?» И она согласилась. Мы были крайне осмотрительны. Вместе нас никогда не видели в Марстоне. Виола находила поводы ездить в Лондон, именно там мы встречались. Как я и предполагал, она оказалась идеальной любовницей. Однако спокойно Виоле не жилось, смотреть на наши отношения как на эпизод, который доставляет радость нам обоим, а потом перейти к следующему приключению, она не могла. Она сделалась беспокойна, стала заговаривать о муже.

– Если он узнает! – вздыхала она.

– Не узнает, если ты будешь осторожна. А потом, ты ничем ему не вредишь. Сама говорила, между вами сто лет уже ничего не было.

– Будет, если он узнает, что у меня другой. Это в его характере.

Позже оказалось, что он таки ее заподозрил и производит перемены в устройстве дома.

– Он догадался, что это я? – спросил я.

– Нет, похоже, он думает, что это Гарри, и лишь потому, что я приняла сторону мальчика. Но ведь я права, ты согласен? Ты и сам знаешь, что я права.

Мне было наплевать на Гарри и тогда, и сейчас. Я бы не возражал, если бы его повесили, уж лучше его, чем меня.

– Пусть так и думает, – решил я. – И не помешает добавить правдоподобности. Заезжай к Гарри почаще, когда ты в городе.

Она опять согласилась и, бывая в Лондоне, почти каждый раз навещала пасынка. Эдвард Росс от этого прямо-таки сатанел.

– Чего доброго, схватится за нож и перережет мне горло, – говорила Виола.

– Он? Никогда! Кишка тонка.

– Хорошо, что у него нет револьвера.

Ситуация становилась обременительной. Мне пришло в голову, что сменить климат пошло бы на пользу нам всем. Виола понемногу начала усваивать манеры, свойственные докучливым женам. Подробно расспрашивала меня о том, где я бываю, с кем и когда вижусь. Это мне было неприятно, я раздражался. Ну, вздумалось мне встретиться с другой женщиной, и что? Это мое дело. Раз или два у нас случились скандалы. Однажды мы две недели не разговаривали. «Не пора ль нам расстаться?» – начал подумывать я. Мне хотелось уехать в Нью-Йорк. Но я знал Виолу. С нее бы сталось открыться мужу и поехать за мной. Пожалуй, решил я, лучше действовать исподволь. Наши отношения к этому времени утратили свою новизну, начали тяготить. Меня не оставляло подозрение, что она вот-вот расскажет обо мне мужу.

Примерно в этот момент я познакомился с Банти Фрайр. Думаю, когда я умру, люди скажут, что я всего лишь охотился за ее деньгами, но это не так. Не стану лукавить, будь она бедна, может, я не взглянул бы на нее второй раз, но при этом она – единственная женщина в моей жизни, которой я был бы верен. Я желал ее страстно, самозабвенно, до такой степени, что почти возненавидел Виолу, стоявшую у меня на пути. Почему мы не можем расстаться как добрые друзья? Наш союз начался как приключение, в удовольствие нам обоим. Я никогда не хотел, чтобы он перерос во что-то другое. Тем не менее я понимал, чем рискую. Я не мог объявить о нашей с Банти помолвке, пока не покончу с Виолой.