Обречённая - Тери Терри

Сэм идет к выходу вместе со своими одногодками. Даже издалека я вижу – с ней что-то не так, будто она всю ночь не спала. Ее телефон забирают, отмечают в списке, и она скрывается за двустворчатыми дверями.

Нам не нужно сдавать телефоны, поэтому, когда доходит очередь, мы быстро выходим из зала, хотя все равно приходится растягиваться шеренгой и проходить мимо правительственных агентов. Они оценивающе разглядывают каждую ученицу, словно одним взглядом могут выявить опасного преступника – например, того, кто способен мыслить независимо. На всякий случай я заставляю себя опустить взгляд.

Позже нас группами заводят в зал, чтобы оформить новые пропуска. Для этого нужна не только фотография. У нас снимают отпечатки пальцев, сканируют сетчатку. А еще забирают слюну, наверное, для ДНК-теста. Сначала меня это приводит в ярость: какое право имеют они собирать обо мне, обо всех нас, такие данные? Но я тут же одергиваю себя. Не выделяйся из толпы.

Наконец я получаю новое удостоверение, все еще теплое после печати. На меня смотрит серьезная черноволосая девушка, и я с трудом узнаю ее – так повлияли на нее происходящие перемены. Удостоверение крепят на длинный голубой шнурок и вешают на шею.

После занятий у пансиона собралась толпа.

Девушку, которая вчера вечером собирала всех в общую комнату, забирают – агент в сером костюме тащит ее за руку. Она плачет.

– Что происходит? – спрашиваю я у других девочек.

Кто-то отвечает:

– Флик не сдала телефон, поэтому ее забирают.

– Почему не сдала? – спрашивают в толпе.

– Ее мама в больнице. Они целый день переписываются.

Миссис Морган, директор пансиона, подходит к агенту и что-то говорит, но расстояние скрадывает ее слова. Ее отталкивают. Флик, теперь я знаю ее имя, запихивают в машину. И увозят.

– Что с ней будет? – спрашивает кто-то.

Ответа нет. Никто не знает.

Я все записываю. Как агенты в серых костюмах, те же, что присутствовали на собрании – лордеры, – утаскивают маленькую девочку от друзей. Грубо запихивают в машину. А я просто наблюдаю за всем в безопасности класса, прижав камеру к оконному стеклу. К горлу подкатывает тошнота.

Я прячу камеру. Девочка мне смутно знакома – она дружит с младшей сестренкой Энджи. Кажется, Флик как-то-там. Ей не больше тринадцати.

За что ее арестовали? Ведь это именно арест? Язык не поворачивается применить такое слово к маленькой девочке. «Арест» подразумевает соблюдение законных прав и процессуальных норм, но это, кажется, больше не действует.

Но что могла натворить тринадцатилетняя девочка?

Флик наверняка живет в пансионе, значит, Аве что-то известно.

Я открываю дверь и просовываю голову в щель. По лестнице спускается девочка.

– Не знаешь, где комната Авы Николлс? – спрашиваю я. В ответ непонимающий взгляд. – Высокая, темные волосы, шестой класс. Недавно въехала.

Она пожимает плечами.

– Шестиклассницы все на последнем этаже.

Я взбираюсь по лестнице на самый верх и стучу в пару дверей. Никто не отвечает, но в конце коридора раздаются приглушенные голоса, будто работает радио или телевизор. Я заглядываю в приоткрытую дверь. Это общая комната со стульями, диванами и включенным телевизором. Здесь никого, кроме Авы.

– Привет, – здороваюсь я.

Она оборачивается, и на лице проступает изумление.

– Привет, Сэм.

– Можно войти? – мне неловко, будто мы не виделись долгие годы, хотя прошло всего пару дней.

– Конечно. Прости, никак не могу оторваться, хотя крутят одно и то же. – Она выключает звук.

– Время идет, а чушь все та же.

Во взгляде мелькает усмешка.

– Точно. Почему решила зайти, Сэм?

– Просто так. – Она вскидывает бровь. – Ладно, хотела кое-что спросить.

Я пересекаю комнату и сажусь рядом с ней.

– Странно, – говорит Ава. – Раньше мы часто общались. Что случилось?

И вдруг я вспомнила свое решение: не стараться все время говорить и вести себя правильно. Сначала я собиралась поступать так только с папой, но сейчас мне хочется того же. Не нужно бояться произносить мысли вслух.

– Ты переехала, когда меня не было.

– Не моя идея.

– Есть еще кое-что. Я смотрела истории поисковика и увидела, что ты искала информацию обо мне и моей семье.

– Мне просто было любопытно. К тому же информация не секретная, все ее видят.

– Могла просто спросить.

– Могла. А ты бы ответила?

– Не знаю. Но хочется самой решать, что рассказывать.

– Я понимаю. Но ты ведь просила отца найти информацию о моей маме, не спросив меня?

Я помедлила, раздумывая. Ведь так и было, правда?

– Ты права. Извини.

– Все нормально. Я и сама хотела узнать. Но то, что случилось на днях у библиотеки, меня обидело: будто тебе хотелось поскорее от меня отделаться.

– Прости, пожалуйста, – говорю я и уже хочу добавить «все не так», но ведь это не совсем правда. Я ждала звонка от Лукаса, но мне было неловко отвечать при Аве.

Мы пристально заглядываем в глаза друг другу, но вдруг взгляд Авы смягчается.

– Мир рушится, не хватало еще терять друзей, как думаешь? – спрашивает она. – Забыли?

Она протягивает руку, и я пожимаю. Ее ладонь теплая, а пожатие крепкое. Она с улыбкой отстраняется, и я улыбаюсь в ответ, и внутри будто распускается узел.

– Мне тебя очень не хватало, Ава. Я хотела поговорить с тобой, когда вернулась, но ты уже переехала.

– Прости. Все решили за меня.

Все гораздо серьезнее, чем она думает. Стоит ли рассказывать?

– Как тут живется? Нормально?

Она пожимает плечами.

– Неплохо. Где бы я ни находилась, меня все равно будет беспокоить одно и то же.

– Твои родители.

Она кивает.

– До сих пор в голове не укладывается, что папа знал о маме и ничего мне не рассказал. Еще и мир вокруг явно сошел с ума.

– Слишком много потрясений сразу.

– Да. К тому же они взаимосвязаны.

– В каком смысле?

– Если бы папа был сейчас жив и я узнала о маме то, что он скрыл причины ее ухода, не рассказал о смерти и не отдал ни одного ее письма, я могла бы на него разозлиться. Мы бы поругались. И он бы объяснил свой поступок. Я безумно скучаю по нему, но в то же время и очень злюсь. Неправильно испытывать теперь такие чувства, но я ничего не могу с этим поделать.