Земля навылет - Алексей Гребенников

Румяный Саша, не скрывая алчности, прямо с порога бросался к белому, как айсберг, холодильнику:

— Беру!

Еще бы не брать, цена — 50 руб. Ничтожная цена по тем временам.

Румяный Саша тянул на себя дверцу и чертыхался: агрегат холодильника был варварски вырван.

Цветной телевизор, цена — 30 руб.

— Беру!

То же чертыханье: кинескоп украшен отчетливой трещиной.

Все в этой лавке древностей было ущербным, все вещи попали сюда после неких таинственных, но ужасных катастроф. Даже на брезентовом цветке отталкивающего серого цвета (цена — 1 руб.) не хватало пыльного грязного лепестка. Велосипед без колес и цепи… Мотки прогнившей, разваливающейся в руках бечевки… Мятые, уже попадавшие под удары каски монтажников… Зеркала с облезшей амальгамой… Забавно, но даже козел, бродивший перед лавкой древностей, выглядел абсолютно доисторическим животным. Его возраст, несомненно, превышал возраст века.

— Я его боюсь, у него рога в плесени, — пряталась за меня Ия. — Как ты думаешь, сколько ему лет?

— Миллионов тридцать.

— Не преувеличивай.

Услышав голоса, козел останавливался и мутно, непонимающе смотрел на нас. Желтые шорты Ии вводили козла в старческое искушение.

«Он хочет тебя», — предупреждал я Ию.

«Отгони его!» — Ия пряталась за меня или за румяного Сашу.

«Зачем? Лучше подержи козла за бороду. Это приведет его в чувство».

«Я боюсь».

Замечательно быть молодым, сильным, смелым.

Я хлопал дверцей газика, отпугивал доисторического козла и вел Ию в лавку древностей.

Медлительная, на редкость длинноногая алтайка с роскошными раскосыми глазами поднималась из-за стойки. Ее не интересовали наши покупательные способности, ее интересовали мы. Ее интересовала смеющаяся Ия в желтых шортах и в маечке, ее голубые, даже синие вдруг глаза, ее интересовал румяный Саша в армейской гимнастерке и в закатанных до колен джинсах, ее, наконец, интересовал я, высокий человек в яркой рубашке, расстегнутой до пояса. «Тухтур-бухтур!» — бормотал шофер Саша, исследуя очередную искалеченную неизвестной катастрофой вещь, но алтайка его не слышала. Мы были для нее людьми из совсем другого мира. Мы врывались в ее пыльный тихий мирок из знойного марева, из подрагивающего воздуха степей, мы выглядели совсем не так, как она, мы говорили совсем не так, как она, и походка у нас была другая. Глазами медлительной длинноногой алтайки на нас взирала сама вечность. Это Юренев мог посмеиваться: «Вечность? Оставьте! Ваша красавица просидит в своей лавке до первого приличного ревизора. С ним она и сбежит. Вот и вся вечность».

Провидец.

Я подходил к стойке, не замечая металлических заржавевших корыт, измятых, разрушенных велосипедов.

Моей целью, целью всех наших нашествий на Кош-Агач был чудный штопор — огромный, покрытый ржавчиной, насаженный на такую же огромную неструганную рукоятку. Я не знал, что, собственно, можно было открывать таким штопором, существуют ли бутылки с такими нестандартными горлышками? — но иена штопора приводила меня в трепет.

0, 1 коп!

Я вынимал из кармана копейку, небрежно бросал ее на пыльную стойку и, указывая на штопор, требовал:

— На все!

Алтайка медленно пожимала красивым круглым плечом. Она, несомненно, сочувствовала мне. Я был из другого мира, я многого не понимал. Штопор один, объясняла алтайка сочувственно. Других таких нет. И копейка одна. А цена штопора — 0, 1 коп. У нее, у алтайки, нет сдачи. Будь у нее другие штопоры, она выдала бы мне сразу десять штук, но штопор всего один. Она не может продать штопор, у нее нет сдачи.

— Давайте без сдачи, — барски заявлял я.

Алтайка сочувственно улыбалась. Она так не может. Это противоречит советским законам. Она работает в лавке пятый год. Она еще ни разу не нарушала советские законы.

— Вот пятьдесят рублей, — я бросал бумажку на стойку. — Мы возьмем телевизор, брезентовый цветок и штопор. — Я проникновенно понижал голос: — Остальное вам на цветы. Личный подарок.

Алтайка медлительно подсчитывала: неработающий телевизор — 30 руб, нелепый брезентовый цветок — 1 руб, штопор с неструганной рукоятью — 0, 1 коп. Всего получалось тридцать один рубль ноль десятых копейки, цветов здесь негде купить, она никогда не принимает подарки от незнакомых мужчин. К тому же это запрещено законом.

На меня смотрела сама вечность. Вечность медлительно разводила руками: у нее нет сдачи.

Думаю, наш торг впечатлял больше, чем внезапное появление НЛО или взрыв плазмоида.

— Не надо сдачи, — проникновенно убеждал я алтайку. — Мы хорошо зарабатываем, нам не надо сдачи. Понимаете? Совсем не надо!

Она не может. Она работает в лавке пять лет, ее пока что никто не упрекал в нечестности. Если вещь стоит 0, 1 коп, она может продать эту вещь только по обозначенной прейскурантом иене.

— Где я возьму вам одну десятую копейки? — не выдерживал я.

Алтайка медлительно пожимала плечами. У нее были круглые красивые плечи, я невольно завидовал будущему приличному ревизору. Она не знает, где мне взять монетку достоинством в 0, 1 коп. Но закон есть закон. И медлительно советовала: может, вы обратитесь в банк? Ближайший банк находится в Горно-Алтайске. А если и в банке не найдется таких монеток, медлительно советовала алтайка, тогда, наверное, надо ждать.

— Чего?

— Может, снова поднимут цены.

Я шалел:

— Цены? На это?

И обводил рукой умирающие пыльные вещи.

Алтайка сочувствовала мне:

— На это.

— Ладно, — говорил я, пытаясь успокоиться, чувствуя на себе смеющийся взгляд Ии. — Дайте мне тряпку, я сам смахну пыль со стойки. Хотите, мы запаяем вам дырявые тазы? Хотите, мы починим вам телевизор? Согласитесь, такая работа стоит 0, 1 коп!

Алтайка медлительно кивала. Конечно. Такая работа стоит больше, чем 0, 1 коп. Такая работа стоит гораздо больше, но у нее нет права найма, она не может заключить с нами трудовой договор.

— Хорошо, — соглашался я. — Давайте сделаем так. Мы возьмем у вас велосипед, телевизор, холодильник, мы возьмем даже ваш нелепый, ужасный брезентовый цветок, а вам взамен подарим ящик свиной тушенки. Мы возьмем все, что вы нам предложите, но только вместе со штопором. А с вами рассчитаемся тушенкой. Прямая выгода, — утверждал я. — Всем выгода. Вам, мне, государству.

— Как можно? — медленно покачивала головой алтайка.

— Хорошо, — предлагал я уже в отчаянии. — Пусть это все сгорит. Пусть случится самый обыкновенный пожар. Они всегда тут случаются. Мы оплатим все убытки, только отдайте нам этот штопор. В конце концов, он и вправду может сгореть, — злился я. — Его и украсть могут!