Венец Гекаты - Наталья Александрова

— Так-так… — она все же не сдержалась и оглушительно чихнула.

— Выбирайте птичку, — Арсений засуетился, потирая руки в предчувствии заработка, — может, вот эта подойдет? — Он указал на потертую сову с круглой головой и кисточками на ушах.

— Так-так… — повторила Ленская. — Все ясно, состав преступления налицо.

С этими словами она сунула под нос хозяину свое служебное удостоверение.

— Ах ты зараза! — Он пытался оттеснить ее к двери, но Ленская уцепилась за клетки. Клетки угрожающе зашатались, хорьки заволновались, даже барсук встрепенулся.

— Лицензия липовая, — начала Ленская монотонным голосом, — и что-то мне подсказывает, что тобой сильно заинтересуются всевозможные проверяющие организации.

— Знать ничего не знаю! — хорохорился Арсений. — У меня фирма по продаже стройматериалов! Паркет, ламинат, финская обрезная доска, стеклопакеты…

— Налоговая инспекция тоже будет в восторге, — продолжала Ленская, — продаешь зверушек за наличные, налогов не платишь, одних штрафов небось накопилось ужас сколько!

— Окна, — по инерции лепетал Арсений, — двери… строительные материалы…

— Санэпидстанция, — в тон ему говорила Ленская, — птички непроверенные, карантин не проходили, возможно, больные… особенно учитывая угрожающую ситуацию с птичьим гриппом… в общем, мало тебе не покажется!..

Не зря Арсений был таким пронырливым типом: в данной ситуации он сразу же понял, что суровая гостья не стала бы грозить попусту, а сразу бы взяла его в оборот.

— Чего надо? — спросил он вполголоса. — Денег много не дам, сам на мели, бизнес не так чтобы очень прибыльный, еле концы с концами свожу… на один корм сколько уходит — жуткое дело!

— Мне твои деньги не нужны, — ответила Ленская, брезгливо поморщившись, — говори, быстро: кому продал белую полярную сову из Оченыра?

— Оченыра? — переспросил Арсений. — В жизни там не был!

— Дурака не валяй и терпение мое не испытывай, — посоветовала Ленская, перефразировав слова из старой песни, — предгорья хребта Оченыр — это, если ты запамятовал, заполярный Урал… совушка молодая, шустрая, недавно пойманная. Вспоминай, быстро, а то Росэпидемнадзор по тебе давно скучает!

— Ну, был такой случай… — опасливо протянул Арсений, — а что такое? В чем дело? Сова была здоровая, а если с ней потом плохо обращались, то я тут при чем?

— Меня твои делишки не интересуют, я убийцу ищу! Живо говори адрес!

— Слово дайте, что я не при делах буду! — нагло стоял на своем Арсений, почуяв, надо полагать, что Ленской эти сведения нужны до зарезу и по такому случаю он имеет шанс избежать встречи с Росэпидемнадзором и налоговой инспекцией.

— Ну ладно, никуда сообщать не стану, живи пока, — нехотя процедила Ленская.

Арсений деловито повернулся и поспешил обратно в офис. Звери и птицы проводили его сердитыми звуками. Пока жуликоватый хозяин торопливо царапал на листке бумаги адрес, Ленская не сдержалась и оглушительно чихнула. Тотчас на свет появился клетчатый носовой платок, а следом за ним — двое молодых людей с быстрыми движениями и рысьими глазами. Не говоря ни слова, они подхватили Арсения под микитки и потащили было к выходу, так что Ленской пришлось скрепя сердце дать команду прохиндея не трогать.

Выйдя на улицу, майор Ленская высморкалась и вздохнула. Адрес человека, купившего у Арсения полярную сову, лежал в ее сумочке. С большой долей вероятности это был адрес «Питерского душителя». Но никак нельзя было ехать сейчас по этому адресу и арестовывать хозяина полярной совы. Требовалось вначале доложить начальству. Но это — дело обычное, и сей факт не мог сильно испортить настроение майору Ленской. Она прислушалась к себе и поняла, что ей очень жалко зверей и птиц, томящихся в темном и тесном помещении.

— Вот ведь дала слово, что никуда об этом подлеце сообщать не стану… — сокрушенно пробормотала она, — а жаль…

Подчиненные не удивились — они прекрасно знали принципы Ленской: дав слово, нужно его держать, иначе потом не будет к тебе доверия и никаких сведений от людей тебе не добиться.

— Да вы, Александра Павловна, не беспокойтесь, — подумав, сообщил один из молодых людей, — это мы коллегам в компетентные органы о нем не сообщим. А вот у меня девчонка одна знакомая в «зеленых» состоит. Если ей позвонить, они все мигом примчатся и разнесут эту халабуду к чертовой матери! А зверей в хорошие руки пристроят.

— Звони! — согласилась Ленская, вспомнив кривую ухмылку и бегающие глазки хозяина зверинца.

Иван Андреевич Крылов важно прошествовал через белый зал с колоннами и огромным, во всю стену, зеркалом и тяжело опустился в любимое кресло — просторное, глубокое, покойно поместившееся возле самой печки.

— Вот оно, мое тепленькое местечко! — проворчал баснописец, как сонный медведь, и прикрыл глаза, сложив короткие руки на объемистом животе. По всему видно было, что он не тронется отсюда до самого ужина, которому непременно воздаст должное. Его поношенный фрак был запорошен перхотью, и даже орденская звезда казалась какой-то потускневшей и замызганной, словно кухарка перед выходом из дому нацепила барину эту звезду голыми по локоть, обсыпанными мукой руками.

Казалось, что Крылов, по своему обыкновению, задремал, но его правый глаз, слегка дергавшийся после прошлогоднего удара, нет-нет да и приоткрывался, зорко оглядывая гостей.

Старый баснописец приметил и девяностолетнюю сплетницу Архарову, нарумяненную, в ярком турецком тюрбане, с курносой морщинистой мордочкой и с точно такой же курносой и морщинистой собачонкой на руках; приметил старого князя Нелединского-Мелецкого, секретаря вдовствующей императрицы Марии Федоровны; приметил и молодых болтунов-реформаторов, толпившихся вокруг блестящего гвардейского офицера Сергея Трубецкого. Молодые перешептывались с самым таинственным видом, так что за версту видна была несомненная крамола.

Впрочем, в салоне Марии Антоновны Нарышкиной, урожденной польской княжны Святополк-Четвертинской, давней фаворитки государя, заведены были самые вольные порядки. Здесь можно было совершенно невозбранно говорить о несовершенстве русских порядков, о вреде взяток, о желательности конституции, да что там — здесь можно было почти открыто ругать самого Аракчеева, которого хозяйка салона люто ненавидела.

Государю Александру Павловичу чрезвычайно не везло с детьми.

Обе его дочери от государыни Елизаветы Алексеевны умерли еще в младенчестве, так же, как и первая дочь от Марии Антоновны. Вторая дочь от фаворитки, Софья, выжила, но часто хворала, особенно слаба была грудью. В этом своем последнем и единственном ребенке государь души не чаял.

Впрочем, Мария Антоновна обладала нравом чересчур живым и легким, за ней вечно увивались молодые флигель-адъютанты, и злые языки поговаривали, что насчет своего отцовства Александр Первый Благословенный обманывается.

К вольнодумной молодежи подошел хозяин, Дмитрий Львович Нарышкин. Одет он был по моде давно прошедших времен — в пудреном парике, в башмаках с высокими красными каблуками — и походил на знатного екатерининского вельможу. О нем говорили, что исполняет он две наиважнейшие должности: обер-гофмейстера и «великого магистра ордена рогоносцев».