Влюбленные безумны - Наталья Андреева

– Вы меня не помните? Я Шурочка. Ваша… – она запнулась, – младшая дочь.

Вот сейчас он затопает ногами и закричит: отродье!

– Шурочка, да, как же… Помню-с… Что ж, – Василий Игнатьевич вновь деликатно кашлянул. – Надо спросить у Мари: что ж с этим делать?

– Я уже спрашивала. Моя сестра сказала, – Александра намеренно сделала ударение на слове «сестра», – что нет никаких препятствий. Что же касается денег…

– Денег! – глаза Василия Игнатьевича жадно блеснули. – Нельзя ли у вас одолжиться, графиня? – спросил он, воровато оглянувшись на дверь.

– У меня при себе нет, – слегка растерялась она. – Но если вы подождете…

– Я подожду! Подожду! – замахал руками Иванцов. – Сколько надо будет, столько и подожду! Сделайте одолжение, графиня! Хоть бы рубликов пять, – умоляюще посмотрел на нее Василий Игнатьевич.

Она поспешно ушла к себе в комнату, где лежали деньги, чтобы не видеть этого жалкого, просящего взгляда. Она и не думала, что ей так неприятно будет его унижение. Поверженный враг оскорбляет победителя, если он жалок. «Правильно ли я делаю? Ах, да не все ли равно!» – думала она, возвращаясь обратно на веранду.

Получив от нее деньги, Василий Игнатьевич поспешно ушел. Видимо, Мари держала отца и вообще весь дом в ежовых рукавицах. Приехала она только к обеду, уставшая. В доме тут же поднялась суета, словно подстегнутые ударом хлыста, слуги носились по комнатам, старясь наперегонки услужить хозяйке.

– Вели подавать обед, – хмуро сказала Мари старшему официанту и первой прошла в столовую.

Александра поймала злой взгляд, которым Мари встретила вошедшего в столовую отца. Тот был сильно пьян и заметно пошатывался. За столом они сидели втроем. Обед был скверным, многое из поданного на стол было прокисшее и испорченное, так что Александра не могла это есть. Видимо Мари оказалась прижимистой хозяйкой и до последнего хранила свежие еще припасы, пока они тоже не испортятся. Только тогда их подавали на стол.

После того, как обед закончился, Мари задержалась в гостиной.

– Я хотела бы с тобой поговорить, – сухо сказала она Александре.

– Внимательно тебя слушаю.

– Я знаю, что отец просил у тебя денег. И знаю, что он их получил. Прошу тебя впредь этого не делать. Этим деньгам можно найти гораздо лучшее применение.

– Я это уже поняла.

– Не надо думать обо мне плохо, – резко сказала Мари. – Быть может, ты не знаешь, но у отца был удар. Доктор сказал, что ему нельзя пить. Так что сделай одолжение, не давай ему денег.

– Я не знала. Так вот почему он так постарел! Завтра я поеду в город и заложу свои драгоценности. У меня к тебе тоже будет просьба.

– Какая? – насторожилась Мари.

– Я хочу, чтобы на стол отныне подавали все свежее. Я беременна и мне надо хорошее питание, чтобы ребенок родился здоровым. Я дам тебе на это денег.

– Скажите, какие мы нежные, – разозлилась Мари. – Я и забыла, что ты графиня! Да, я вынуждена экономить! Потому что я везде сама, одна. Если бы ты знала, чего мне стоило поднять это хозяйство!

– Я вижу, что ты много сделала, – мягко сказала Александра.

– Нет, ты не видишь! Что ты можешь видеть?! – крикнула вдруг Мари. – Как я встаю каждый день в шесть утра?! Как езжу с одного поля на другое, с одного луга на другой, следя за хозяйственными работами? А потом… – она судорожно сглотнула. – Осенью каждый день в овин, на гумно, где идет молотьба, потом на скотный двор, на мельницу, в лес, и так изо дня в день, с утра до ночи, – она словно захлебнулась. – С утра до ночи, – повторила Мари. – А в праздники я сижу за бумагами, занимаясь канцелярской работой, разбираю счета, подсчитываю убытки. С год у меня были одни только убытки!

– Почему же ты не обратилась к Лежечеву? – тихо спросила Александра. – Ведь он теперь твой родственник. И он богат.

– Я обращалась, – поморщилась Мари. – Но Владимир Никитич справедливо заметил, что не может содержать нас с отцом при том, что мы имеем свое хозяйство, которое он, по благородству своему, и так освободил от долгов. Я поняла, что требовать с него большее – это верх неприличия. И я стала тем, чем стала. И знаешь, мне так легче. У меня уже нет времени думать о своей несчастной загубленной жизни, вечером я без сил валюсь в постель и тут же засыпаю. Зато теперь уже виден результат моих трудов.

– Если я могу тебе чем-то помочь… Я завтра привезу денег.

– Что ж… Я их возьму! – с вызовом сказала Мари. – Прежде не взяла бы, а теперь возьму. Нищета благородству не родня, я это давно поняла. Соседи меня поначалу за это презирали, а теперь… Теперь относятся, как они говорят, с истинным почтением. И даже просят порою разобрать их споры. Я стала среди них чем-то вроде старосты. Только староста у каждого на деревне, а я в уезде, одна на всех. Никто уже не замечает, что на мне юбка, а не штаны, – усмехнулась Мари. – Так ты не забудь, что я просила насчет отца. Не надо ему этого.

– Хорошо. Я не буду давать ему денег.

– Он их все равно пропьет или проиграет в карты. Все во вред себе.

– Он все еще играет в карты?!

– По мелочи, с соседями, но для меня и эта мелочь чрезвычайно значима. А теперь, извини, я тебя оставлю. После обеда я обычно имею привычку отдыхать… Ты ждешь господина Соболинского? – внимательно посмотрела на нее Мари.

– Ты меня осуждаешь?

– Что толку осуждать, коли ничего нельзя сделать? – пожала плечами Мари. – Я тебе не указ. Ты замужняя женщина и знаешь, что делаешь. Увидимся вечером, за ужином, – кивнула она и ушла.

Серж приехал, когда она уже устала ждать. Время тянулось медленно, Александра и не думала, что после столичной суеты ей так непросто будет привыкнуть к размеренной деревенской жизни. Она откровенно обрадовалась, когда во двор въехала коляска, в которой сидел Серж. Он был один, без кучера, в темном сюртуке и щегольских сапожках, блестевших на солнце. Он выглядел одинаково безупречно и на светских раутах, и на пыльной дороге, правя лошадью. Такова уж была его натура, Соболинского невозможно было представить сморкающимся в платок, вспотевшим, или, к примеру, нюхающим табак, заложив пальцем одну ноздрю. От него всегда пахло духами, на его белоснежной сорочке не было ни единого пятнышка, а ногти на руках всегда были отшлифованы, будто бы он целыми днями этим только и занимался. Хотя Александра знала, как уверенно эта белая холеная рука с отполированными ногтями держит пистолет. В общем, это был барин, столбовой дворянин, дитя своей эпохи, настолько же дурное, насколько и великолепное.

– Как вы устроились, графиня? – весело спросил Серж, целуя ей руку.

Она с нескрываемым удовольствием смотрела на его красивое лицо, в синие глаза, которые ласкали ее в ответ, на его яркий, улыбающийся рот. Ему сегодня отчего-то было весело.

– Честно сказать, я скучала, – призналась она.