Сад камней - Влада Ольховская

Он старательно изображал безразличие, но Кира знала, что все не так просто. Илье не хотелось говорить, пускать кого-то к себе в душу, и неправильно заданным вопросом она могла все испортить.

Но и думать только о его спокойствии ей не хотелось. Доверие за доверие!

— Из-за чего тебе снятся кошмары?

— Это уже к дедушке Фрейду вопрос, — хмыкнул Илья.

Но Кира не позволила ему снова свести все в шутку.

— Я серьезно.

— Почему тебя интересует именно это?

— Потому что мне кажется: если я узнаю ответ на этот вопрос, я пойму и многое другое.

Почему ты боишься доверять, почему ты один, почему наркотики…

— Так, ладно, хватит. Я понял. Мда, умеешь ты выбирать…

Он не хотел говорить. Она знала, почему. Есть правда, которую легко бросить толпе, а есть такая, которую нужно вырывать из-под кожи. Но, может, ему этот разговор нужнее, чем ей?

Нельзя же вечно носить все в себе!

Поэтому она терпеливо ждала, кутаясь в плед. А ведь он был прав, тут холодно…

— Начнем с того, что я не всегда был… вором, — наконец сказал Илья. — Раньше у меня была совсем другая жизнь.

— Это чувствуется. Кем ты был?

— Фотокорреспондентом. По-своему — свободным художником: я редко когда был связан с определенной редакцией, чаще делал фото по своей инициативе, а потом продавал их. Но недостатка в клиентах у меня не было, потому что я делал такие снимки, которые больше не делал никто. Территория военных действий, зоны конфликта, дикие джунгли, лагеря повстанцев — где я только не был! Я начал работать очень рано и быстро получил определенную репутацию. Это было несложно: я, в отличие от многих, не боялся умереть, и это освобождало меня, стирало любые границы.

— Почему ты не боялся умереть? — спросила Кира.

— Сам не знаю. Понимал, что должен бояться, а страха не чувствовал. Но судьба любит шальных, и там, где умирали другие, я оставался жив. Я не ценил это, даже не задумывался, просто существовал и все.

Кира украдкой бросила на него взгляд и подумала, что именно это и означает — найти свой путь. Илья выбрал профессию, которая идеально соответствовала его природе. Он хотел риска, действия, постоянных встрясок, но при этом внутреннее благородство мешало ему нарушать ради этого закон. И он нашел для себя жизнь, которая не давала заскучать.

По идее, именно с таким ритмом он должен был оставаться счастливым до глубокой старости. Но что-то ведь изменилось — и вечная гонка со смертью сменилась ночными кошмарами и попытками забыться в наркотических парах.

— То, что тебя интересует, случилось лет семь назад — точно я не считал, с тех пор время пошло по-другому. Я был в Азии, мотался по зонам военных действий, очутился в городке, где шли бомбежки — за такие фото платили больше всего, да и мне было интересней. Это как наркомания, понимаешь? Чем выше ты поднимаешься, тем больше тебе хочется. Я привык рисковать… И мне уже нужно было идти по краю, чтобы чувствовать все тот же поток адреналина. Иначе жизнь становилась черно-белой, а на это я пойти не мог.

— Но ты… ты ведь не был солдатом?

— Нет, — покачал головой Илья. — Напротив, я очень хорошо усвоил главный урок: репортеры, с камерой или без, не должны ни во что вмешиваться. Только сохраняя нейтралитет, мы могли не быть частью этой войны… или льстить себе надеждой, что мы — не ее часть. Вроде как это театр, а мы тут просто зрители.

— Ты в это верил?

— Человек может поверить во что угодно, если очень захочет. Я не думал, что тот город, тот день будут иными, а потом все изменилось… Был налет, большой, стреляли почти на всех улицах. Я иногда фотографировал, иногда — отсиживался. Я не боялся смерти, но и откровенных глупостей не делал, под пули не лез, тогда бы меня никакая судьба не уберегла! Потом все закончилось, город вроде как отстояли. Я вылез из укрытия, увидел, что военные отступают, а гражданские мечутся, пытаясь найти друг друга. Но это там обычное дело, всегда так — это верный признак того, что бой и правда окончен. Люди приспосабливаются ко всему, и к войне тоже. Так вот, я выбрался на улицу, а потом…

Все это время его голос звучал ровно, почти монотонно. Вряд ли это было от недостатка эмоций, скорее, наоборот: то, что случилось там, до сих пор причиняло ему такую боль, что скрыть ее он мог только за абсолютным равнодушием. Но когда дошло до самого важного, даже выдержки Ильи оказалось недостаточно, он запнулся.

Кира видела, что он напряжен до предела. Он снова был не в этом моменте, не здесь, не с ней — а на разгромленной улице.

— Что там случилось? — мягко поторопила его Кира. Она не хотела быть жестокой, но уже не имела права отступить. Сейчас она могла лишь помочь ему побыстрее пройти через это.

— На улице я увидел ребенка. Маленького мальчика лет трех. Он, похоже, потерялся, сидел посреди улицы и плакал. Я хотел ему помочь! Я собирался ему помочь… И вдруг я подумал: а что если перед этим сделать кадр? Именно такие фотографии и становятся потом популярными на весь мир: лик войны и все такое. Люди в богатых и сытых странах смотрят на них, ужасаются для приличия, но в глубине души радуются, что это не здесь и не с ними. Поверь мне, ружья и бомбы пугают не так сильно, как потерявшийся, заплаканный маленький мальчик.

Я был уверен, что у меня все под контролем, Кира. На сто, на двести процентов! Я не сомневался, что сейчас сфотографирую его, а потом отведу к каким-нибудь сотрудникам гуманитарной помощи, их там хватало. Атака закончилась, мы были в безопасности, ничего плохого не могло случиться!

— Но ведь случилось же?

— Да… Снаряд взорвался, — быстро и сухо, словно читая с листа, произнес Илья. — В доме, рядом с которым мы были. Я как раз нашел ракурс и снимал. Нас накрыла взрывная волна, полетели осколки… Пацан был ближе к эпицентру, я — чуть дальше, но швырнуло обоих. Без контузии не обошлось, но я пришел в себя быстрее… Я тогда думал, что есть, с кем сравнивать. Я быстрее очухался, он, маленький, наверняка сознание потерял. Но я ему помогу! А помогать было некому.

— Мне очень жаль…

— Погоди, дослушай, раз все узнать хотела. Знаешь, как я понял, что он мертв? Большая часть того, что было им, оказалась на мне. И на камере, которой я его снимал. Снимал вместо того, чтобы взять и увести оттуда!

— Ты бы все равно не успел…

— Может, и успел бы. Как знать. Теперь уже никто наверняка не скажет! Но он был мертв. Своего я добился: момент его смерти остался на карте памяти. Лик смерти в чистом виде! Хотел — получи. Я отдал это фото какому-то фонду… Ты хочешь узнать, что мне снится? Этот день. Этот момент. Этот взрыв. Кровь и куски тела, летящие на меня. Все то, что я не остановил.

Он намеренно отводил от нее взгляд, словно боялся увидеть в ее глазах осуждение. Возможно, у нее и было право сейчас упрекать его, обвинять, смотреть с презрением. Однако Кира так не могла. Она не чувствовала, что он виноват.