Хоккенхаймская ведьма - Борис Конофальский

Дверь отворилась сразу, словно ждали его. Привратник Михель низко кланялся, запер дверь и повёл господина бургомистра в дом. Они шли тихо, не переговаривались, как ходили много уже раз.

Михель стукнул для приличия в нужную дверь. Оттуда красивый женский голос произнёс:

— Входите.

Михель распахнул дверь, и так проворно отвернул глаза, словно из темноты на солнце взглянул. Словно до смерти боялся увидеть что-то. А господин фон Гевен, бургомистр, не отвернул глаз, он для того и приехал чтобы видеть это.

В большой комнате, с большой кроватью, у стола, стояла в одной нижней рубахе сама благочестивая Анхен. Стояла она обеими ногами в медном тазу, высоко подобрав полу рубахи. А служанка её, Ульрика, мыла ей ноги. В подсвечнике горело сразу пять свечей, было светло. Привратник Михель, всё ещё отворачиваясь, чтобы не дай Бог не глянуть, закрыл за собой дверь. А бургомистр не мог отрывать от прекрасной женщины глаз, а она, видя, как он смотрит на неё, ещё выше подобрала подол, так что он увидел то, что только мужу видеть должно. Женщина улыбнулась и сказала:

— Чего смотришь так ошалело?

— Уже забыл, какая ты. Не зовёшь меня с осени.

— А ты что, дни считаешь, что ли?

— Считаю.

Она вышла из таза, села в кресло, служанка взяла полотенце, но бургомистр подошел, забрал у неё полотенце, встал перед красавицей на колени и стал сам вытирать её ноги. А она, не стесняясь, давал ему вытирать их, и не прятала от его взгляда себя, напротив, не давала рубахе прикрыть то, что скрыто быть должно. А служанке сказал коротко:

— Поди.

Та поклонилась и ушла. А бургомистр как ждал этого, сразу потянулся к роскошному телу губами. А красавица его голову оттолкнула, а ноги сдвинула, и подол рубахи опустила. Встала. Надела туфли.

— Отчего ты зла так? — удивился бургомистр, тоже вставая.

— Не зла я, — просто отвечала красавица. — Просто матушка волнуется, а когда матушка волнуется, то и мне не до ласк.

Она встала у зеркала, взяла щётку, начала расчёсывать волосы. Он подошёл к ней, обнял сзади, стал трогать её груди. Сжал их крепко. Они были как камень твёрдые, тяжёлые, горячие — молодые. Она была не против, смотрела на него с ухмылкой через зеркало, да волосы свои волшебной красоты чесала.

— Отчего же ты так зла со мной, — сопел от возбуждения бургомистр. — Отчего не зовёшь меня?

Он попытался задрать ей подол рубахи, но этого она не позволила сделать. Оттолкнула его и со смехом сказала:

— Пыл-то свой убавь. Не для того тебя звала.

— А для чего же? — не понимал он.

— Говорю же, матушка волнуется, ты мне писал сегодня, что рыцарь приехал в город, от вельможи какого-то. Розыск какой-то чинить.

— Писал, — нехотя говорил фон Гевен.

— Так вот этот рыцарь у меня сегодня был. Матушку разволновал он, — она вдруг сделалась строга и холодна. — Матушка сказала, что рыцарь этот зол. Зол и опасен нам.

— Да какая в нём опасность? Мошкара, — отвечал небрежно бургомистр. — Приехал и уедет.

— Молчи, дурень! — вдруг резко и грозно крикнула Анхен. — Слова матушки под сомнение берёшь? Или ошибалась она хоть раз?

Фон Гевен помрачнел, он и вправду не мог вспомнить, когда ужасная старуха хоть раз ошибалась.

— Молчишь? То-то, впредь не смей в словах матушки сомневаться.

Вызнай, зачем он приехал, дай ему то и пусть уедет из города, денег дай ему. Золота дай. Только чтобы не было его тут.

Анхен подошла к столу, скинула с себя рубаху, присела на край стола нагая, ноги развела, стала сама себе груди трогать, словно взвешивала и улыбалась бургомистру и продолжала говорить:

— А ещё матушка велела сказать, как проводишь злого человека, так придёшь ко мне, будешь брать меня, сколько захочешь. А может, и две ночи будешь ложиться со мной.

— А может сейчас? Не могу, сгорю я, — клянчил бургомистр.

— Ульрика, — крикнула благочестивая Анхен, и когда служанка отрыла дверь, продолжила, — пусть господин бургомистр возьмёт Бьянку, или ещё кого из наших дев. А то его ещё удар хватит.

Бургомистр не уходил, стоял, смотрел на неё. Она была прекрасна. Так и сидела на краю стола с раздвинутыми ногами. Трогала свою грудь. Только вот глаза холодны. Ульрика стояла рядом с ним и ждала.

Но господин фон Гевен не уходил, ещё надеялся на благосклонность. Но напрасно.

— Ступай, — повелительно сказал красавица, — не то велю и вовсе погнать тебя домой, к жене. А может и вправду к жене тебя отправить?

Бургомистр склонил голову и пошёл как на казнь. А Анхен улыбалась ему вслед, хотя на сердце её было тревожно. Чувствовала она, что добром приезд рыцаря этого может и не кончиться.

С лейтенантом они выпили изрядно. Лейтенант ему бы понравился, да больно он много вопросов задавал, да вина пил много, и кавалеру лил тоже много. И Волков пил с ним не то чтобы допьяна, но и немало. Но от вопросов лейтенанта неспокоен был, как на допросе сидел. Разошлись поздно и недовольные друг другом. После этого спал он крепко и ещё бы спал, но его на заре растолкал Максимилиан:

— Кавалер, кавалер, кавалер, проснитесь.

— Ну, чего? — хрипло бурчал со сна Волков.

— Кузнец Тиссен пришёл.

— Меч принёс? — кавалер перевернулся в мягких перинах, лёг поудобнее.

— Он с людьми пришёл, люди с оружием. Они схватили Ёгана, бьют его.

Сна как не было. Он сел на кровати:

— Воду, одежду, и доспех давай. Топор мой где?

— Я уже распорядился, — отвечал Максимилиан.

Тут же в покои, задом открыв дверь, ввалилась Эльза с тазом воды, а за ней шёл Сыч нёс доспех из сундуков. И секиру. Сам он был уже в кольчуге. Максимилиан тоже нацепил бригантину. Ту бригантину, что обычно носил кавалер. Тут же был и монах. Стоял, заметно волновался. Волков начал умываться:

— Сколько людей пришло с купцом?

— Тридцать восемь! — сказал Максимилиан, сам удивляясь такой цифре.

Волков хмыкнул:

— Чего же не роту собрали со мной биться! И как они?

— Крепкие. Все при оружии, в кирасах и другой доброй броне. Шестеро с алебардами, а двое… двое с аркебузами.

— Штандарт мой где? — спросил кавалер, одеваясь.

Эльза помогала ему подвязывать шосы к поясу. Хотя надо было штаны надеть.

— Штандарт ваш тут, — продолжал Максимилиан, — но древко в телеге, на дворе.

— Монах, бегом за древком! — командовал Волков. — Сыч, стёганку. Кольчугу надевать не буду, Максимилиан, давай кирасу сразу.

Кираса, наплечники, поножи, перчатки, бувигер, шлем. Всё как положено. Сыч приволок его лёгкий кавалерийский щит, да кто им пользоваться будет, когда на дворе тебя ждут аркебузы. Он не взял его, взял секиру. Волков не думал, что кузнец затеет распрю. Но раз тот пришёл с вооружёнными людьми, значит, и он выйдет к нему как положено.